Живописец, скульптор, художник театра, книжный график Родился на итальянской Ривьере , в семье русского генерала и итальянки, оперной певицы.
В отличии от большинства русских аристократов, его окрестили в католичестве. Детство провел в доме родителей. Особое влияние на мальчика оказала его гувернантка-немка, поклонница немецких сказок. Калмаков позже вспоминал : " Она заставила жить меня в воображаемом мире сказок братьев Гримм и фантазий Хоффмана. Я слушал эти рассказы с восхищением. В возрасте девяти лет я часто убегал в самую дальнюю комнату нашего дома, где тщательно прятался. Один, в темноте, я сидел и призывал появиться черта". В последствии любовь к страшному, дьявольскому, странно-патологичному станет доминирующей темой живописи художника.
В этом безукоризненно одетом и всегда корректном денди было что-то гофмановское. Анализ его работ позволяет автором говорить о плене «отвратительной дьяволиады». Тому же Мгеброву Калмаков рассказывал о десятках сделанных им эскизов черта: «Вы понимаете, вот уже столько времени я ловлю его и никак не могу поймать... Иногда мелькнет передо мной его глаз... иногда хвост... иногда копыто его ноги, но целиком я еще не увидел его, как ни стерегу и не ловлю».
Не случись в России революции, не случись Гражданской войны и эмиграции, Николай Калмаков вполне мог бы стать русским Сальвадором Дали или кем-то в это роде. Но к середине XX века он был почти забыт. Возвращению Калмакова мы обязаны случаю: заново открывшие его Жорж Мартен и Бертран Колен дю Бокаж и приобрели в 1962 году несколько десятков картин по номинальной стоимости на блошином рынке Сент-Уан. Полотна эти шокировали, пугали и поражали воображение. Каково же было смотреть на них современникам! Вот знакомый Калмакова актер А.Мгебров так о них вспоминает:«Лейтмотивом его произведения зачастую был эротизм совершенно чудовищных размеров, такой эротизм, какой мог быть только у самого дьявола, если представить себе, что и над дьяволом есть нечто еще более страшное и величественное, чем он сам... Может быть, это первобытный хаос, может быть - хаос над хаосом».
В отличии от большинства русских аристократов, его окрестили в католичестве. Детство провел в доме родителей. Особое влияние на мальчика оказала его гувернантка-немка, поклонница немецких сказок. Калмаков позже вспоминал : " Она заставила жить меня в воображаемом мире сказок братьев Гримм и фантазий Хоффмана. Я слушал эти рассказы с восхищением. В возрасте девяти лет я часто убегал в самую дальнюю комнату нашего дома, где тщательно прятался. Один, в темноте, я сидел и призывал появиться черта". В последствии любовь к страшному, дьявольскому, странно-патологичному станет доминирующей темой живописи художника.
В этом безукоризненно одетом и всегда корректном денди было что-то гофмановское. Анализ его работ позволяет автором говорить о плене «отвратительной дьяволиады». Тому же Мгеброву Калмаков рассказывал о десятках сделанных им эскизов черта: «Вы понимаете, вот уже столько времени я ловлю его и никак не могу поймать... Иногда мелькнет передо мной его глаз... иногда хвост... иногда копыто его ноги, но целиком я еще не увидел его, как ни стерегу и не ловлю».
Не случись в России революции, не случись Гражданской войны и эмиграции, Николай Калмаков вполне мог бы стать русским Сальвадором Дали или кем-то в это роде. Но к середине XX века он был почти забыт. Возвращению Калмакова мы обязаны случаю: заново открывшие его Жорж Мартен и Бертран Колен дю Бокаж и приобрели в 1962 году несколько десятков картин по номинальной стоимости на блошином рынке Сент-Уан. Полотна эти шокировали, пугали и поражали воображение. Каково же было смотреть на них современникам! Вот знакомый Калмакова актер А.Мгебров так о них вспоминает:«Лейтмотивом его произведения зачастую был эротизм совершенно чудовищных размеров, такой эротизм, какой мог быть только у самого дьявола, если представить себе, что и над дьяволом есть нечто еще более страшное и величественное, чем он сам... Может быть, это первобытный хаос, может быть - хаос над хаосом».