Само понятие хаос происходит из греческого chaos, от корня
cha-, отсюда chaino, chasco - "зеваю", "разеваю". Хаос
поэтому означает прежде всего "зев, зевание, зияние, разверстое
пространство, пустое протяжение".
У орфиков хаос вместе с Эфиром был порождением Хроноса, но
сам Хронос рисовался как крылатый дракон с головой быка и льва и с лицом бога,
именно этот образ в ряде античных фрагментов ассоциировался с Гераклом, подвиги
которого также носят аллегорический характер, он же был использован
евангелистами и ранними христианами для оформления эзотерического смысла Нового
Завета. С другой стороны, хаос и эфир порождали из себя Андрогинную Силу,
муже-женское начало, являвшееся началом всех вещей, из слияния которой
рождается весь материальный мир. Это видение хаоса интересно своей корреляцией
с известным 27 стихом из 1 главы Бытия: «И сотворил Бог человека по образу
Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их».. И хотя хаос у орфиков трактовался как
"страшная бездна", тем не менее именно эта сила в диалогах Платона
становится синонимичной Алайе – Мировой Душе, оживотворяющей Вселенную.
Но в целом,
большинство древних философов понимали Хаос как изначальное, беспорядочное и
бесформенное состояние мира.
Гесиод, к примеру, располагает Хаос среди
первопотенций наряду с Геей, Тартаром и Эросом; причем он придает им
одновременно и физическое (Хаос как бесконечное пустое мировое пространство), и
мифологическое понимание. Согласно гесиодовой космогонии, облеченной в образы
мифологической генеалогии, хаос, будучи чистым отрицанием, порождает столь же
негативные силы — черный Мрак и Ночь. Он возникает первым, но не является ни
творческим первоначалом, порождающим космос, ни материалом для вселенной, а
образует лишь пространство для развертывания позитивных сил — Геи-Земли и
Эроса-Любви, которые зарождаются не из него, а наряду с ним и после него.
Прежде всего во
вселенной Хаос зародился, а следом
Широкогрудая Гея
(Земля), всеобщий приют безопасный,
Сумрачный Тартар в
земных залегающих недрах глубоких,
И между вечными
всеми богами прекраснейший, — Эрос (Любовь).
Сладкоистомый — у
всех он богов и людей земнородных
Душу в груди
покоряет и всех рассуждения лишает.
Черная ночь и
угрюмый Эреб (Мрак) родились из Хаоса.
Ночь же Эфир (Свет)
родила и сияющий День или Гемеру…
Гея же прежде всего
родила себе равное ширью
Звездное Небо,
Урана, чтоб точно покрыл ее всюду
И чтобы прочным
жилищем служил для богов всеблаженных...
Теогония, 116-128.
Для мифологического сознания вообще характерно, что
пространство образуется лишь по мере возникновения самого мира, оно не
предшествует вещам, а появляется только вместе с возникновением «частей» мира,
складывается как их определенное взаимоотношение. Исходя из того, что
пространство появляется вместе с возникновением «частей» мира, как их структура
и отношение, Хаос следовало бы назвать до-пространством, или даже
непространством. Вещи, — в т. ч. такие космологические сущности как Земля (Гея)
и Небо (Уран), — не просто организуют пространство структурно, они его впервые
производят, создают. Именно поэтому у Гесиода — по мере образования мира,
заселения его всевозможными богами, титанами, циклопами и нимфами — хаос
оказывается оттесненным куда-то на периферию мира (точнее, в его глубину).
Схолиаты представляли Хаос как воду (с фантастической
этимологией от cheo - "лью, разливаю"), то как разлитой воздух, то
по-платоновски как место разделения и расчленения стихий. Из досократиков
Акусилай и Ферекид считали Хаос началом всякого бытия. При этом Ферекид
отождествлял Хаос с водой, т.е. заполненным пространством. Ни Гомер, ни Пиндар,
ни Эсхил, ни Софокл ни разу не употребляют этот термин. У Еврипида Хаос
является пространством между Небом и Землёй, а Проб, который приводит этот
фрагмент из Еврипида, считает Хаос воздухом, заполняющим место между Небом и
Землёй. Таким образом, к концу классического периода в Греции существуют две
концепции Хаоса, исходящие из гесиодовской. Одна выдвигает на первый план
понятие Хаос как физическое пространство, пустое или чем-нибудь наполненное; а
другая (напр., у Аристофана) понимает Хаос как нечто живое и животворное, как
основу мировой жизни.
Первая концепция углубляется Аристотелем и ещё больше -
Платоном. Аристотель отождествляет хаос с местом, или пространством, отмечая,
что Гесиод был прав, делая хаос первым, ибо все вещи должны находиться
где-нибудь; пространство, «то, без чего не существует ничего другого, а оно без
другого существует, необходимо должно быть первым».
У поэтов хаос иногда обозначает просто тьму, иногда
употребляется в конкретном значении широко разинутой глотки (голодного
крокодила или волка).
Хаос часто отождествляется с Тартаром — подземной бездной, безвозвратно поглощающей
все некогда живое и символизирующей смерть. Другое подземное царство смерти —
Аид — мыслится как расположенное ближе к земле; там умершие еще продолжают
как-то существовать, хотя бы в виде теней; Тартар — бездна полного небытия, из
которой нет возврата. У Марка Аврелия хаос — это бездна времени, «бесконечная в
обе стороны вечность», беспредельная ненасытность, неумолимо поглощающая все
сущее («Размышления» IV, 3) (в греческой мифологии Время — Кронос — пожирает
всех своих детей). В позднем пифагореизме хаосом называют Единое, желая
подчеркнуть его непознаваемость и тьму.
Наряду с пониманием хаоса как зияния, бесконечного пространства, тьмы и всепоглощающей бездны, восходящим к Гесиоду, уже у некоторых философов-досократиков (Акусилай, Ферекид) и в особенности у стоиков встречается другая трактовка хаоса как неупорядоченного первовещества, из которого случайно или под воздействием неких противоборствующих или упорядочивающих сил сложился мир. В этом случае слово «хаос» этимологически выводится не из зиять, а из лить и означает первоначало вселенной, чаще всего — в соответствии с новой этимологией — воду. Это первоначало, как и гесиодовско-аристогелевский хаос, бесконечно и с возникновением космоса не исчезает, служа для него местом; в отличие же от хаоса-зияния хаос-первовещество не пуст (это, по стоикам, очень разреженное вещество, которое сгущается под воздействием вихря и образует вселенную) и не бесплоден, но наделен некой творческой потенцией. По отношению к уже существующему космосу стоический хаос не представляет собой ненасытную пустую бездну или бесконечную энтропию, а является своего рода кладовой первовещества, подпитывающей космос.
В христианской литературе понимание хаоса опосредовано библейской экзегезой. В Книге Бытия 1,2 говорится о «тьме над бездною», бывшей до сотворения мира. Эта «бездна» по своему значению (темная, бездонная, страшная пустота) исключительно близка к греческому понятию хаоса и отождествляется с ним. Однако учение о творении из ничего лишает ее всякой космогонической значимости как в качестве места мира, так и в качестве его первоматерии. Эта бездна не исчезла и по сотворении мира, продолжая существовать в виде ада. Кроме того, хаос приобретает у христианских экзегетов и эсхатологическое значение, поскольку в «Апокалипсисе» (17,8) говорится, что в конце времен «зверь выйдет из бездны» ().
В средневековой философии и космологии (Калкидий, Василий Великий, Беда Достопочтенный, Фома Аквинский) распространено учение о двух материях — первичная materia, невещественная, пустое пространство, или чистая потенция, в которой творится мир и существование которой опровергают большинство христианских учителей, и suva — вторичная материя, разреженная и беспорядочно движущаяся масса первоэлементов вещества, результат первого акта творения, хаотическое состояние, предшествующее появлению оформленных тел. Средневековые мыслители отождествляют ее с хаосом древних («беспорядочное смешение телесной твари, которое древние звали Хаосом» и которое, по убеждению Фомы, действительно было первым состоянием вселенной, но первым не по времени, а только по порядку, логически, «Сумма теологии» XI, 8). Очевидна связь первого понятия, materia, с гесиодовско-аристотелевским хаосом и понятием материи в платонизме, а второго, silva, с хаосом стоиков. Именно от последнего ведет свою историю современное понимание хаоса как первобытного беспорядка.
Платон же под Хаосом понимал свою "всеприемлющую
природу", т.е. то, что обычно называется у Платона материей.
Это - то невидимое и неосязаемое, лишённое всяких физических качеств начало,
которое получает после исключения из физического тела всех его реальных
свойств, то, что нельзя даже назвать каким-нибудь именем, ибо всякое имя
предмета всегда приписывает ему то или иное свойство. В этом смысле Хаос
Платона очень близок таинственному Дао Лао-Цзы, описанному в его знаменитой
книге «Дао Дэ Цзинь». Хотя у Платона это, скорее, идеальный образ чистой
материи, как бы потенция существования тела, не зависимая ни от каких его
проявленных свойств. Он интуитивно ощущает и описывает через это понятие ту
изначальную Гармонию, которая присуща телу еще до его проявления на физическом
плане. Это именно то, о чем говорил Гете: «Каждая вещь существует в силу
гармонии, которая ей внутренне присуща и которая ей предшествует».Т.е. хаос в этой традиции не какое-нибудь тело, а принцип
непрерывного становления тела.
Например,
исследовав понятие хаоса и введя его в современную синергетическую модель
Вселенной возникает возможность универсальным образом описать явления
самоорганизации, прояснить значение открытости систем, роль случайности,
природа катастрофических революционных изменений в системе, механизмы ее
альтернативно-исторического развития и т.д..
Стоики в большей части считали хаос водой, первоэлементом,
но при этом вода путём сгущения или разрежения превращается в разные тела, так
что сам по себе хаос представлялся субстанцией до своего расчленения и
разъединения на элементы. Понимание хаоса как бесконечной протяжённости, причём
не относительно пространства, как обычно, а времени, встречается у Марка
Аврелия. В своих «Размышлениях», касаясь темы возникновения природы, он
описывает хаос как своего рода вечность, выходящая их ниоткуда и уходящая в
никуда. В этом он повторяет истины, преподаваемые в Мистериях Посвящения,
которые описывали мир как систему изменяющихся и переходящих друг в друга
измерений, бесконечно разворачивающихся во времени. Именно эта идея передается
в аллегорическом образе индусского змея вечности, Шешу, опоясывающего своим
телом мир и кусающего свой хвост, т.е. возвращающемуся к первоначалу. Впоследствии
хаос начинает пониматься как беспорядочное состояние материи. Этот момент в
скрытом виде находился во всех тех учениях, которые вообще понимали хаос как
принцип становления. У Овидия его мироздание прямо начинается с хаоса и сам
хаос трактуется как "нерасчленённая и грубая глыба", хотя уже с
животворными функциями. Постепенно развиваясь, античная мысль двигалась в
направлении тех формул, которые можно было бы привлечь для характеристики хаоса
как принципа становления. Стали замечать, что в хаосе содержится своего рода
единство противоположностей:
Хаос всё
раскрывает и всё развёртываёт, всему даёт возможность выйти наружу; но в то же
время, он и всё поглощает, всё нивелирует, всё прячет вовнутрь.
У Овидия имеется образ хаоса в виде двуликого Януса, выступающего
как творческое начало, таким образом, античная концепция хаоса выдвигала на
первый план творящий момент этого понятия.
У орфиков хаос оказался в самом близком
отношении к мировому яйцу, образу, глубоко почитаемому в античности. Именно из
этого понятийного субстрата выходит вся Вселенная. Интересно рассуждение у
Климента Римского, излагающего эти древние
учения: "Орфей уподобляет Хаос яйцу. Ведь в яйце - слияние первых
элементов. Гесиод предположительно называет Хаосом то, что Орфей называет
порождённым яйцом, выброшенным из безграничности материи". Климент Римский
пишет о первоначальном беспорядочном состоянии материи, которое постепенно
превратилось в этот хаос-яйцо, а отсюда появляются и все реальные формы мира.
Симплиций развивает мысль о том, что Эфир и Хаос являются теми тезисом и
антитезисом, из слияния которых образуется всё бытие: из Эфира - эманации
богов, а из бездны хаоса возникает вся беспредельность. В окончательной форме
эта концепция сформулирована у Гермия Александрийского: монада - Эфир, диада -
Хаос, триада - Яйцо. Именно так это трактуется в произведениях ранних
пифагорейцев. Следовательно, хаос имеет двойственную структуру, хотя его
исходным пунктом является не дуада, а монада, и уже в монаде заключено в
свёрнутом виде всё развёртываемое в дуаде. Поэтому и неоплатоники представляли
хаос как монаду. Прокл говорит об "умопостигаемом хаосе" как об
исходном пункте всех эманаций и как о той конечной точке, к которой
возвращаются все эманации. Вообще, учение о совпадении начал и концов в хаосе
для античного мышления - одна из типичнейших тем. Из этого видно, что :
хаос действительно
есть принцип непрерывного, неразличимого и бесконечного становления, без
которого невозможно существование ни богов, ни мира, ни людей, ни
божественно-мировой жизни вообще.
В римской литературе
хаос это бездна, в которой разрушается всё оформленное и превращается в
некоторого рода сплошное неразличимое становление, в ту "всепоглащающую
бездну", где коренятся только первоначальные истоки жизни, без ее
проявленного состояния.
В представлении жителей древнего Шумера, Вавилона и всех
народов, населявших восточные горы и область между Тигром и Евфратом, хаос —
это некий огромный предмет или большой диоритовый камень, который возник из
черных, неведомых вод, и этим водам невозможно дать определение.
Даже народы доколумбовой Америки и в «Пополь-Вухе», и в
«Чилам Баламе» также упоминают хаос как исток всех вещей; во всех дошедших до
нас книгах и кодексах хаос описывается как противоположность космосу, то есть
порядку, который должен возникнуть.
Понятие хаоса встречается и у народов Северной Европы. В
германской мифологии и у скандинавов хаос — начало всех вещей. Они пытались
придать ему какой-то образ, но трудно дать образ тому, что невообразимо,
описать то, что не поддается описанию, и поэтому они называют его Гимнунгагап.
Это нечто подобное огромной застывшей бездне, где все существует в потенциале,
а не в реальности; это бездонная пропасть, полная смерзшейся пыли с глыбой льда
в самом центре. Глыбу эту лижет существо, напоминающее корову, лижет до тех
пор, пока не придаст облик первичным элементам, которые должны воплотиться.
Даже сегодня в английских деревнях рассказывают о Хампти
Дампти — персонаже, голова которого, столкнувшись со стеной, разбивается на
тысячу кусков, и из этих кусков потом рождаются гномы и многие другие сказочные
существа. То же происходит с индусским божеством Падма-пани, чья белая голова
рассыпается на множество цветов и оттенков, уравновешивающих вселенную.
В первоначальной стадии творения, говорится в индийской
мифологии, рудиментарная Вселенная, погруженная в Воду, покоилась в лоне Вишну.
Из этого Хаоса и Тьмы возник Брахма, Зодчий Мира, восседающий на листе Лотоса,
движимый над водами, не будучи в состоянии различить что-либо, кроме воды и тьмы.
Видя такое печальное состояние вещей, Брахма восклицает в унынии и в
недоумении: «Кто Я? Откуда произошел Я?» Тогда он слышит голос: «Направь свои
мысли к Бхагавату». Брахма, восстав из положения пловца, садится на Лотосе в
позе созерцания и размышляет о Вечном, и Вечный, будучи удовлетворен таким
доказательством благочестия, рассеивает первоначальную тьму и раскрывает его
понимание. После этого Брахма выходит из Вселенского Яйца (Беспредельного
Хаоса), как Свет и приступает к работе. Он носится над Вечными Водами с
Божественным Духом в себе самом, и, в качестве Двигателя Вод, Он есть Вишну или
Нараяна.
Это описание, конечно, достаточно экзотично, но и в такой
форме оно прекрасно согласуется с египетской космогонией, которая в своих
первых положениях являет Athtor или Мать-Ночь, выражающую собою Беспредельную
Тьму, как Первичный Элемент, покрывавший беспредельную Бездну и оживотворенный
Водою и Всемирным Духом Вечного, который один пребывает в Хаосе. Также и в
Писаниях еврейских гностиков история сотворения начинается с Божественного Духа
и его творческой Эманации – которая есть другое Божество.
Концепция Сваябхувы, в буддизме махаяны, очень напоминает
эту же непроявленную потенцию, так же точно, как Нирвана, в смысле угасания отражает
ту же самую идею об исчезновении проявления, но не жизни. Ибо жизнь, в своей
чистой потенциальности, может выходить за рамки конкретно очерченных форм.
Каждая нация, правда, добавляла свои «ощущения» к этой поглощающей бездне
и именно по этим ощущениям можно было судить о ее архетипах и внутренней
интенции, символизирующей вектор развития цивилизации. Причем на сломе эпох,
как это было в Древнем Риме и, например, в западноевропейской литературе и
философии 19-20 вв., хаос
(бессознательное) описывался в терминах острого субъективного
переживания, надломленного на переломном рубеже и этой концепции придавался
ужасающий аффект и трагический пафос перед этой бесформенной всепоглощающей
бездной.
Однако, эта точка зрения не исчерпывала собой различные
аспекты понимания этого понятия.
Традиция мистической и эзотерической философии описывает
хаос как созидающий принцип, сотворивший фантасмагорию видимой, проявленной
Вселенной. Хаос в начале, и Эфир после этого «отображения», это одно и то же
Божество, проникающее Пространство и все сущее. Это – невидимый, невесомый Дух
всего сущего и, одновременно, невидимый, но ощутимый ток, излучающийся из
пальцев любого человека и даже многих т.н. «неживых объектов природы».
Последние научные исследования подтверждают взаимосвязь формы предмета и
той энергии, которая ему внутренне присуща. Умение управлять этой энергией –
один из составных разделов науки будущего. Субстанция Хаоса многими
эзотерическими авторами трактуется как «Живой Огонь»., называемый еще дух
Света.
*
Санхуниафон
в Космогонии описывает как Ветер (Дух) возлюбил свои
собственные принципы (Хаос), в результате чего произошло тесное слияние,
получившее название Потос (πόθος), и от этого слияния произошло семя всего. И
Хаос не знал своего собственного порождения, ибо он был бесчувствен;
но из его слияния с Ветром был зарожден Môt или Ilus (Ил).
Отсюда возникли споры творения и произошло рождение Вселенной.
Возвращаясь к проблеме трактовки хаоса в античности, надо
сказать, что последним этапом его античного представления была концепция
неоплатоников. Поскольку неоплатонизм является позднейшей реставрацией всей
древней мифологии, он по необходимости превращал живую и конкретную мифологию в
философскую систему абстрактных понятий и по необходимости становился
абсолютным идеализмом, в котором главную роль играла теория чистого мышления. И
поэтому в преддверии заката римской цивилизации и рождения новой, христианской
системы верований древний образ хаоса опять начал играть свою основную роль, но
уже как один из организующих принципов чистого мышления. В этой системе хаос
описывался как универсальный принцип сплошного и непрерывного, бесконечного и
беспредельного становления.
Античный Хаос есть
предельное разряжение и распыление материи, и потому он - вечная смерть для
всего живого. Но он является также и предельным сгущением всякой материи. Он -
континуум, лишенный всяких разрывов, всяких пустых промежутков и даже вообще
всяких различий. И потому он - принцип и источник всякого становления, вечно
творящее живое лоно для всех жизненных оформлений. Античный Хаос всемогущ и
безлик, он все оформляет, но сам бесформен. Он - мировое чудовище, сущность
которого есть пустота и ничто. Но это такое ничто, которое стало мировым
чудовищем, это - бесконечность и нуль одновременно. Все элементы слиты в одно
нераздельное целое, в этом и заключается разгадка одного из самых оригинальных
образов античного мифологически-философского мышления.
Итак, историческая заслуга древнегреческих теокосмогонических
мифологий состояла в выработке общего представления о Космосе, которое служило
важной предпосылкой возникновения научного познания мира. Космос осознавался
древними греками как материальное, организованное и в то же время
одухотворенное, живое целое, образовавшееся из стихии неорганизованного Хаоса.
Космос, или Вселенная, представлялись как гармоничное, симметричное, ритмически
устроенное целое. Это целое находится в состоянии постоянного становления,
изменения. Космос периодически способен превращаться в Хаос и вновь
возрождаться. Каждая часть Космоса воспроизводит структуру космоса в целом. Не
боги создавали Космос, а Космос создал из себя богов — таким мировоззренческим
представлением завершалось мифологическое сознание. И это же представление
открывало дорогу для возникновения науки. Симптоматично, что термины «хаос» и
«космос» пришли к нам из древнегреческого: как отчетливые понятия-термины они
кристаллизовались при переходе от мифоэпической к раннефилософской и ранненаучной традиции.
Хаос и Космос
Ранняя греческая наука о природе трактует Хаос несколько
иначе — как исходное состояние природы, когда разнородные семена вещей
образовывали беспорядочную смесь, представлявшую собой грубую бесформенную
массу. Эта трактовка прочно утвердилась в европейской традиции и вплоть до
настоящего времени термин «хаос» служит обозначением беспорядочного смешения.
Такая трактовка наиболее ясно противопоставляет хаос космосу (особенно в его
антич. понимании). Действительно в др. -греч. языке «космос» — это украшение,
наряд (космос и косметика — слова однокоренные), красивый порядок, строй.
В качестве понятия для обозначения мироздания слово «космос»
первым использовал Пифагор, перенесший на мироздание идею умопостигаемого
строя, порядка и лада. Именно с идеей космоса — порядка связано античное
представление о границах мироздания. Если мироздание — космос, т. е. порядок,
то он никак не может быть безграничен. В безграничном не существует и не может
быть порядка. Поэтому безграничен только Хаос, а космос всегда упорядочен и
ограничен.
Понятие «космос» выходит далеко за рамки собственно космологических представлений, оно имеет отношение к различным сторонам греческой жизни.
Понятие «космос» выходит далеко за рамки собственно космологических представлений, оно имеет отношение к различным сторонам греческой жизни.
Глагол «упорядочивать» мог использоваться в самых разных
сферах. Применительно к войску, это слово обозначало «построение»; хорошо
выстроенное войско было зрелищем «страшным для врагов», но «прекрасным для
друзей». Поэтому порядок воинского строя осознавался как прекрасный космос.
Точно так же понимался дом и город. В трактате Ксенофонта «О
домохозяйстве» (кон. 5 — нач. 4 в. до н. э. ) находим замечательный пример
космоцентризма греческой культуры. Здесь описывается обычная житейская
ситуация: молодой человек по имени Искомах вводит в дом жену. Первое, что он
показывает ей, — это устройство дома: «В нем нет лепных украшений, но комнаты
выстроены с таким расчетом, чтобы служить как можно более удобным вместилищем
для предметов, которые в них будут, так чтобы каждая комната сама звала к себе
то, что к ней подходит». На свете нет ничего, столь полезного и прекрасного,
как порядок. Ксенофонт не устает повторять, что у каждой вещи в доме должно
быть особое, ей предназначенное место. Да и как иначе, восклицает он, «ведь в
городе вещей в десять тысяч раз больше, однако какому слуге не прикажи купить
тебе что-нибудь, ни один не задумается, а всякий, конечно, будет знать, где что
купить. Причина этого лишь та, что все находится в определенном месте».
По Ксенофонту, существует две категории людей: «у первых все бросается где попало, у других — ставится на своем месте. . . Да и не только на своем месте, но все распределяется так, как ему следует быть». Автора в неподдельный восторг приводит обнаружение порядка-космоса в самых обычных вещах: «Какой красивый вид, — восхищается он, — представляют собой плащи рассортированные». Прекрасное зрелище являют также покрывала и скатерти, когда они сложены в порядке и находятся в отведенном для них месте. И «горшки, расставленные в хорошем порядке представляют собой что-то стройное». Домашние предметы, утверждает Ксенофонт, кажутся красивыми от того только, что они расставлены в порядке. «А как красиво, — не может сдержать своего восхищения Искомах, — когда башмаки стоят в ряд, какие бы они ни были»(!). Трудно найти другой текст, в котором античная идея порядка-строя была бы выражена с такой силой несколько простодушного и наивного восхищения перед процессом расстановки — космизации мира. Причем космос это порядок, соответствующий самой природе бытия. В трактате «О домохозяйстве» неоднократно говорится, что те или иные места «сами зовут к себе подходящие им по природе вещи». Распределяя все по подходящим для него местам, человек должен лишь внимательно всматриваться, созерцая и обозревая мир в целом и частях.
По Ксенофонту, существует две категории людей: «у первых все бросается где попало, у других — ставится на своем месте. . . Да и не только на своем месте, но все распределяется так, как ему следует быть». Автора в неподдельный восторг приводит обнаружение порядка-космоса в самых обычных вещах: «Какой красивый вид, — восхищается он, — представляют собой плащи рассортированные». Прекрасное зрелище являют также покрывала и скатерти, когда они сложены в порядке и находятся в отведенном для них месте. И «горшки, расставленные в хорошем порядке представляют собой что-то стройное». Домашние предметы, утверждает Ксенофонт, кажутся красивыми от того только, что они расставлены в порядке. «А как красиво, — не может сдержать своего восхищения Искомах, — когда башмаки стоят в ряд, какие бы они ни были»(!). Трудно найти другой текст, в котором античная идея порядка-строя была бы выражена с такой силой несколько простодушного и наивного восхищения перед процессом расстановки — космизации мира. Причем космос это порядок, соответствующий самой природе бытия. В трактате «О домохозяйстве» неоднократно говорится, что те или иные места «сами зовут к себе подходящие им по природе вещи». Распределяя все по подходящим для него местам, человек должен лишь внимательно всматриваться, созерцая и обозревая мир в целом и частях.
Оформленный в прекрасный космос беспредельный хаос
продолжает пульсировать в недрах бытия и греческого восприятия мира. Всем своим
существом уже не только древний грек но и большинство современников ощущают эту
пульсацию, страшатся ее не поддающихся расчету-логосу всплесков. Не случайно
пифагорейские категории включали в себя десять пар фундаментальных
противоположностей: ограниченное и безграничное, нечетное и четное, прямое и
кривое, ясное и темное, правое и левое, хорошее и дурное, мужское и женское,
квадрат и параллелограмм. . . Все оппозиции рассматривались как
взаимосвязанные. Нечетные числа, выстроенные в последовательности, называемой
пифагорейским гномоном 1, +3 (=4), +5 (=9), образуют квадрат, отношение сторон
которого всегда равно единице. Это начало ясности и определенности, границы и
формы. Четные числа, выстроенные опр. образом (от двойки: 2, +4 (=6), +6
(=12)), образуют параллелограмм. Отношение сторон его изменчиво, непостоянно
(1к2;2кЗ;Зк4 и т. д. ). Поэтому четные числа символизируют начало
иррациональное, темное и безграничное. Если первое нечетное число (не единица,
а тройка; единица выводится за рамки числового ряда: это даже не число, а
«начало всякого числа») сопоставляется у пифагорейцев с мужским началом
определенности, то первое четное число (2) — с женской стихией
неопределенности. Недаром, разрабатывая учение о материи, Платон называет
материю не только Матерью или Кормилицей всего сущего, но и «неопределенной
двоицей».
Итак, греческий космос неразрывно связан с идеей
границы, формы.
При этом понятие
границы вполне определенно эстетизируется, выступая как начало красоты. Для
грека красота — это, законченная, прекрасно отточенная телесная форма. Космос
воспринимался как самое совершенное тело, прекраснее которого ничего нет и быть
не может. Аналогичные представления в известной степени были свойственны и
римлянам. В лат. яз. для понятия «мир» издревле имелось одно слово — mundus
(существительное муж. р. ). Рядом с ним существует прилагательное mundus,
имеющее значение «чистый», «красивый», «нарядный», от которого образовано
существительное среднего рода со значением «женское украшение», «наряд»,
«убор». Это слово соединялось (контаминировало) с mundus — «мир», и в
результате последнее стало восприниматься как полный аналог греч. «космос», что
задавало рассмотрение «вселенной» и «мира» под знаком понятий красоты и
прекрасного устройства. Хотя по свидетельствам римского писателя Варрона,
именно так и воспринимали mundus древние римляне, тем не менее вполне вероятно,
что это уже довольно поздние ассоциации, продиктованные именно греческой идеей
космоса. Являющийся аналогом современного понятия «мир», «вселенная»
лат. термин mundus, отмечала в свое время Фрейденберг, значил когда-то «яму»,
«подземность», но и «космос», «землю».
Орфики заостряют
внимание на принципиальной непредсказуемости хаоса, тем более страшной, что она
не оставляет человеку возможности приспособления к ней (в то время как космос —
обустроен, и соразмерен человеку).
Отсюда и соотнесение хаоса с аидом: как и в хаосе, в аиде
все разрушается и гибнет, теряет вид и форму. Будучи невоплощенным и
неоформленным («безвидным» — таково значение слова «аид»), хаос чувственно не
воспринимаем и может быть помыслен только в качестве умозрительного.
Идея устроения—порядка (в лат. яз. это еще и социально-правовое
ordo) присуща и римской картине мира; но в сравнении с греческим космосом этот
порядок обнаруживает несколько иные свойства.
Лат. mundus первонач. связывалось с «ритуальной ямой»,
символизировавшей также «вход в подземный мир». В ритуальную яму,
выкапывавшуюся, напр., при основании города, клали «начатки всего, что
считается по закону чистым, по свойствам — необходимым. ., а в заключение
каждый бросал туда горсть принесенной им с родины земли, которую затем
смешивали» (так Плутарх в «Жизнеописаниях» описывает основание Рима Ромулом). В
этом описании основания «города и мира» (urbs et orbis: лат. orbis имеет
значение «порядка» и «круга», «окружности» — отсюда orbis terrarum как «круг
земель», «земля», «мир»; как обозначение круга orbis переносится и на небесный
свод или диск, что в еще большей степени способствует «космологи-зации» этого
понятия) весьма показательно то, что в фундамент кладется все то, «что по
закону считается чистым». Тем самым как бы подчеркивается стремление к
устроению миропорядка на началах справедливости и права. Давно замечено, что
«римский мир» дал европейской культуре идею права -это расхожее суждение не
совсем потеряло свою значимость. Действительно для римлян «рах rоmаnа»
воспринимался как мир, в котором действует римское право. Представления об
устройстве мироздания у римлян базируются, по-видимому, не столько на понятии
«прекрасного космоса», сколько на идее священного порядка—права (отсюда
позднейшие толкования хаоса как
беззакония).
Средневековая концепции мироздания отчетливо сближают мир с
храмом — домом Бога, в котором все освящено его присутствием. На первый взгляд
этому близка и античная концепция дома—космоса, с той лишь разницей, что акцент
переносится здесь на понятие Творца и творения. В мироустройстве в этом смысле
важна не столько сама идея порядка, сколько то, кем и как этот порядок
сотворен. Бог творит мир Словом-Логосом. Упорядоченное это всегда расчлененное
— раздельное и сложенное одновременно. В средневековом опыте мироздания эта
расчлененность мира воспринимается, прежде всего, как «членораздельность» речи,
слова. Восходящая еще к античности ассоциация космоса с членораздельной речью
здесь особенно важна. Мир так же «членоразделен», как членораздельно Слово,
вызвавшее его к жизни. Библия описывает сотворение мира как ряд актов
«отделения» одного от другого («. . . и отделил Бог свет от Тьмы. . . », «. . .
и отделил Бог воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. . .
»).
Средневековое отношение порядка мироздания к воле Бога — это
отношение покорности. «Законосообразность мировых процессов понята как
послушание небесных сфер и четырех стихий, как их монашеское смирение, их отказ
от своеволия, их аскеза». Космологический принцип оказывается поэтому аналогом
церковной дисциплины. Раннехристианский автор так описывает мир, повинующийся
воле Бога: «Небеса его управлением движимы, в мире ему покоряются. День и ночь
совершают они бег, им предназначенный, нимало не чиня друг другу препятствий.
Солнце и Луна, и хоры звезд по велению его в согласии, без всякого отступления
шествуют по кругу в положенном им пределе» (Clementis Romani I Epistola ad
Corinthios XX).
Средневековым символом Вселенной был по преимуществу собор,
структура которого мыслилась во всем подобной космическому порядку; обозрение
его внутреннего плана, купола, алтаря, приделов должно было дать полное
представление об устройстве мира. Молящийся в храме созерцал красоту и гармонию
божеств, творения мира….
Сами по себе понятия «космос» и «хаос», особенно «хаос», в
средневековой литературе не были широко употребляемыми. Не кажется преувеличением
утверждение, что место античных КОСМОСА и XАОСА в «понятийном словаре»
средневековья, скорее, занимали понятия об аде и рае. То, что хаос тесно связан
с Тартаром и Аидом, прослеживается уже в той самой «Теогонии» Гесиода.
В средневековой культуре эта связь (хаос—>ад) была, по
всей видимости, только упрочена. При этом надо заметить, что Аид изначально
контаминировал с хаосом не столько как беспорядок, сколько как «мрачная бездна
подземелья». Представления о хаосе-аде первоначально не были сколько-нибудь
глубоко структурированы, однако в «Божественной комедии» Данте они уже
предстают детально проработанными. При этом характерно, что Ад представляет
собой здесь в высшей степени упорядоченное пространство. Поэтому появляется
возможность зафиксировать представление о порядке не только как о чем-то
прекрасном, но и ужасном, страшном. Идея порядка-строя внутри себя начинает как
бы двоиться. Наряду с прекрасным порядком божеств, мироздания существует
страшный («дьявольский») порядок Ада (то, что Ад у Данте сотворен самим Богом,
ничуть не препятствует, на самом деле, его сближению с Дьяволом).
Хаос охватывает как процесс становления космически оформленного мироздания, так и процесс разрушения «установившегося» космоса (египетский бог-творец, Атум, угрожает богам: «Я разрушу все, что я создал. Мир снова превратится в хаос, Нун... как было вначале»).
Хаос охватывает как процесс становления космически оформленного мироздания, так и процесс разрушения «установившегося» космоса (египетский бог-творец, Атум, угрожает богам: «Я разрушу все, что я создал. Мир снова превратится в хаос, Нун... как было вначале»).
Включая в себя
последовательно сменяющие друг друга космические циклы (от становления до
гибели), хаос, таким образом, вечно пребывает в качестве воплощающегося в этих
циклах, но отличного от них начала, характеризующегося как безграничной
открытостью всевозможным вариациям становления, так и вечностью как бесконечной
неисчерпаемой потенциальностью. Философия усматривает в хаосе первоначальное
состояние неорганизованной материи, из которого созидается новый порядок бытия
путем проявления скрытых сущностей. Таким образом, хаос выступает как то, что
включает все противоположные силы в недифференцированном состоянии.
Наука
Хаос и Космос здесь не противопоставляются,
а являются «элементами» одной цепочки.
Образно-мифологический взгляд на становление материи,
информации и энергии все более и более отчетливо проявляется и в современной
науке. Он представлялся, говоря современным системным языком т.н. креативной
триадой: Способ действия + Предмет действия = Результат действия.
ХАОС — неоформленная инертная материя, материал, простейшие
элементы конструирования, сокрытые потенциальные возможности и формы,
страдательное пассивное начало (в мифологии женское начало - Инь), предмет
действия, означаемое.
ТЕОС (Логос) — закон, эйдос, стабильные архетипы, принципы,
замыслы, намерения, неизменные в процессе рождения Космоса, способ действия,
глагол (в мифологии активное мужское начало - Ян), означающее.
КОСМОС — результат соединения-взаимодействия в акте
становления Хаоса и Теоса - проявленная структура в феноменальном или
ноуменальном мире, существующая по известным принципам временного развития (в
мифологии принцип гармонии - Дао ), результат действия.
На языке гуманитария – творческий акт в ноуменальном мире: замысел
(ХАОС) + потенция (материал) (ТЕОС) = произведение, форма (КОСМОС). В контексте
конкретных научных дисциплин трехчастный пример динамических законов можно
проиллюстрировать на примере II закона Ньютона следующим образом.
Сила (Теос) будучи приложенной к Телу (масса тела -инертное
начало, Хаос) порождает проявленное пространственно-временное изменение
состояния движения тела - Ускорение (результат действия, Космос) . F / M = A.
А вот как звучал основной закон динамики в античной физике
Аристотеля: Сила (Теос) будучи приложенной к Телу (сопротивление Среды
движущемуся телу - инертное начало, Хаос) порождает проявленное
пространственно-временное изменение состояния движения тела - Скорость
(результат действия, Космос). F / g = V.
Мы видим, что эти законы идентичны структурно, но не
содержательно. В обоих случаях сила выступает причиной изменения абсолютного
состояния движения тел, но у Аристотеля это состояние - покой, а у Ньютона –
движение по инерции. В современной научной интерпретации это звучит так:
Аристотель описывает незамкнутую диссипативную систему (не все силы отнесены к
порождающей причине F, за кадром остались силы сопротивления среды), поэтому и
абсолютное состояние движения у него - покой (в среде это так), и его закон,
конечно приближенный, асимптотический – первое воплощение синергетической идеи
аттракторов - целей развития системы; вспомним мощный телеологический мотив
всей философии Аристотеля. У Ньютона, напротив, описывается замкнутая,
координированная структура, переходящая естественным образом из состояния покоя
в состояние движения.
Еще один пример из области квантовой физики. Фундаментальным
постулатом квантовой теории является постулат наблюдаемости или измерения любой
физической величины, это целый ритуал с очень жесткими правилами перевода, не
имеющих наглядной интерпретации свойств микромира на привычный язык
макроявлений, при этом переводе многие экзотические черты микромира
безвозвратно утрачиваются, да и сам изучаемый микрообъект настолько возмущен
грубостью средств наблюдения, что может просто перестать существовать, дело в
том, что средства наблюдения обязательно макроскопические, а объект
микроскопический.
Итак, воздействие акта наблюдения на систему принципиально
неустранимо, причем уточнить результат наблюдения можно до определенных границ
задаваемых знаменитым принципом неопределенности Гейзенберга, и сам результат
носит вероятностную интерпретацию, т.е. в другой раз получился бы другой результат
и каждому исходу измерения приписывают свою вероятность, которая зависит от
свойств микрообъекта или, как принято говорить, от состояния микросистемы (ее
волновой функции), имплицитно содержащего все потенциальные результаты
наблюдения над ней. И, наконец, сам прибор измеряет не что угодно, а свойства
некоторой физической величины, как говорят — наблюдаемой, причем каждой
наблюдаемой отвечает свой тип наблюдения, свой прибор. И все же, какое это
имеет отношение к процессам становления? — самое прямое. Дело в том, что, как
правило, система не имеет определенного значения наблюдаемой физической
величины до процесса ее измерения(наблюдения): в момент акта измерения
система проектируется на одну из своих компонент-возможностей, отвечающих
точному значению измеряемой величины, имеющему вполне макроскопическое числовое
значение, этот процесс называется процессом редукции волновой функции, и по сей
день он не подлежит детализации, вызывая у многих физиков
полумистическое чувство недоумения. Пожалуй, это повсеместное явление и есть
самый яркий пример становления, в котором и состояния и наблюдаемые (операторы)
взаимно влияют друг на друга, срастаясь в нерасчлененное, взаимосвязанное и
взаимозависимое состояние перехода от потенциальной неопределенности к детерминации.
Таким образом, мы получаем идентичную по своей структуре
формулу и в религиозном и в научном символическом аппарате, формулу, несущую
одинаковую смысловую нагрузку. В научном языке это (p, A) =
наблюдаемое + состояние = среднее. В космогонических мифах и древней философии
это - ТЕОС (ЛОГОС) + ХАОС = КОСМОС. Эту картину мира в разных терминах, но с
одинаковым смыслом описывали античные философы (Платон, Аристотель, Плотин и
др.), ее же описывает ведическая философия, например, система санкхьи: Пуруша (Дух-Теос)
+ Пракрити (Материя-Хаос) = Брахман (проявленная Вселенная-Космос); об этом же
повествует египетская мифология: Озирис + Изида = Гор. "Тот, кто создает
безостановочно миры – троичен. Он есть Брама – Отец; он есть Майя – Мать; он
есть Вишну – Сын; это Сущность, Субстанция и Жизнь. Каждый заключает в себе
двух остальных и все три составляют одно в Неизреченном.
Так же описывается и ветхозаветное начало творения: "Земля же была
безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою.» И в этом случае из вод первозданного Хаоса
рождается определенность земной объективности нашего Мира.
Возникновение физической реальности как одухотворение
материи – закономерный результат большинства хтонических мифов, которые в
основе своей предполагают борьбу между телом и духом, косной материей и
одухотворенной плотью, унылым прозябанием темнице земного бытия и летящим
потоком света в Небеса теургической свободы. Отсюда и творчество как
вдохновение, и душа в христианстве как сплетение и борьба духовных и телесных
(материальных) начал в человеке. И это не случайно, только так естественным
образом можно описать процесс возникновения чего-либо вообще, когда следствие
порождено причиной, в свою очередь состоящей из двух начал – активного и
пассивного, имманентного любому действию. И, конечно, дело не в религиозной
терминологии, свойственной человечеству большую часть его сознательной
эволюции, но в самом процессе освоения человеком Времени - способе передачи
социального опыта: миф, летопись, история, инструкция, в конце концов,
предъявлены чередой событий-действий, образующих временную ткань доступную
пониманию современников и потомков.
Хаос – как принцип энтропии
В широком смысле, в каком это слово часто употребляется в быту, энтропия означает меру неупорядоченности системы; чем меньше элементы системы подчинены какому-либо порядку, тем выше энтропия (хаос), как и в обыденном смысле хаос понимают как беспорядок , неразбериху , смешение.
Этот термин использовался в контексте второго закона термодинамики, который гласит, что энтропия системы никогда не уменьшается, температурное равновесие (смерть) – это конечное состояние любой изолированной системы.
Для количественного измерения хаотичности (неупорядоченности) некоторой системы в физике и математике (теории информации, математической статистике) как раз часто и используется понятие энтропии, которая одновременно характеризует информационную ёмкость системы. Отсюда и изучение теории хаоса.
Грубо говоря, Теория хаоса гласит, что сложные системы чрезвычайно зависимы от первоначальных условий, и небольшие изменения в окружающей среде могут привести к непредсказуемым последствиям.
Пример энтропии на бытовом уровне : мы имеем файлы на компьютере в четко упорядоченном состоянии ( разложены по папкам, скомпонованы по темам). В наш компьютер вторгается вирус извне, который все перемешал и разогнал — образовался беспорядок. Значит во втором случае энтропия нашего порядка на жестком диске существенно возросла. Писатель из своих мыслей выстроил прекрасный текст а бездарный редактор разрушил эту конструкцию привнеся в нее множественные изменения — энтропия мыслей писателя положенных в виде слов на бумагу, которые составляли ранее сам текст, существенно возросла…
Интересно что в психоаналитической теории , энтропия – это степень, в которой психическая энергия становится недоступной для использования, после вложения ее в определенный объект. Обратите внимание, что это явно метафорическое значение параллельно оригинальному термодинамическому понятию. Можно предположить, как проиграется Хаос в гороскопах по темам дома где стоит, уже в подобном контексте.
Также и в социальной психологии, энтропия – это количество энергии, ставшей недоступной для осуществления социальных изменений и социального прогресса. Здесь наблюдается еще большее метафорическое расширение значения; просто неясно, какая форма "энергии" здесь имеется в виду. Утверждается, что с увеличением этой "социальной" энтропии связаны постепенный упадок и застой общества или культуры.
В когнитивной теории имеется тенденция связывать понятие энтропии с неопределенностью. То есть чем выше неопределенность последствий любой ситуации, тем больше будет количество информации, содержащейся в ней, и тем больше будет энтропия – хаос.
*
Литература :
Лосев А. Ф. История античной эстетики, т. l. M., 198;
Светлов Э. Хаос и Логос.— В его кн.: Магизм и единобожие.
Брюссель, 1971; GunkelH. Schopfung und Chaos in Urzeit und Endzeit. Gott., 1895,1921.
T.Ю. Бородой , Н.В.
T.Ю. Бородой , Н.В.
