Десять лет
назад, в ноябре, увидела свет вторая пластинка Burial под названием «Untrue» –
это последний полноценный альбом артиста на сегодняшний день. Для поклонников
электронной музыки - работа знаковая.
Многие музыкальные критики вообще считают этот альбом главным электронным
релизом 21 века. Burial редко дает интервью. Он только однажды объяснил – и то, лишь частично – название своего второго
альбома. «Как будто человек сам не свой» – рассказал он австралийскому
музыкальному критику Анвену Кроуфорду в 2007 году. «Он не в своей тарелке,
что-то не так, в комнате возникла подозрительная атмосфера».
Короче говоря, описывать словами музыку Burial очень сложно, ее нужно просто слушать. Хотя Марк Фишер, известный британский музыкальный критик и писатель, так описывал свои ощущения от дебютного альбома «Burial», который кстати, нисколько не уступает «Untrue» : «Будто я вошел в заброшенное пространство, где когда-то проходили рейвы, но сейчас оно опять вернулось к состоянию безжизненности и запущенности. Приглушенные звуки кажутся мне призраками рейвов прошлого». Похоже….очень ! Эта музыка обволакивает, и что самое интересное, несмотря на чисто «ноябрьское звучание», которое подразумевает некое уныние и мотив меланхолии (чаще всего именно такими словами описывают творчество этого музыканта) она жизнеутверждающая, но через какие-то «микро-страдания» в процессе прослушивания.
Короче говоря, описывать словами музыку Burial очень сложно, ее нужно просто слушать. Хотя Марк Фишер, известный британский музыкальный критик и писатель, так описывал свои ощущения от дебютного альбома «Burial», который кстати, нисколько не уступает «Untrue» : «Будто я вошел в заброшенное пространство, где когда-то проходили рейвы, но сейчас оно опять вернулось к состоянию безжизненности и запущенности. Приглушенные звуки кажутся мне призраками рейвов прошлого». Похоже….очень ! Эта музыка обволакивает, и что самое интересное, несмотря на чисто «ноябрьское звучание», которое подразумевает некое уныние и мотив меланхолии (чаще всего именно такими словами описывают творчество этого музыканта) она жизнеутверждающая, но через какие-то «микро-страдания» в процессе прослушивания.
Burial рассказывал, как проверял
собственные треки, глубокой ночью катаясь на машине по южному Лондону, чтобы
понять, есть ли в треке чувство «отчужденности», которое он так искал, а то,
как люди реагируют на музыку Burial, нельзя сравнить ни с одним другим артистом
в электронной музыке. Названия песен вроде «Archangel» (Архангел) и «Feral
Witchchild» (Одичавший ребенок ведьмы) намекают на его набожность или как
минимум на веру в существование сверхъестественных измерений, которые
просачиваются в нашу реальность в форме видений или неуютных ощущений.
Burial часто помещает
сэмплированный вокал своих треков в неизведанные миры. В разное время он
сравнивал их со звуком, издаваемым «духом», «странным воплем раненного
животного», «нечто нечеловеческим, сидящим на цепи у меня во дворе» и
«запретной сиреной».
В определенном смысле можно
считать, что Burial был одним из первых – если не вообще первый, – кто нащупал
эмоциональный оттенок, характеризующий нашу эру. Марк Фишер называл ее
«потаённой грустью 21 века». (Pitchfork, 2017)
Я же назову
это звуками ноября. Максимально эмоционально насыщенное "нечто" при полном
погружении.
Например,
«Stolen Dog» (Украденная собака), один из моих любимых треков Burial (EP«Street Halo» 2011), выворачивает
меня наизнанку. Эмоционально. Но мне не больно. Мне странно…Это дорогого стоит. Я соглашусь с тем, что «это словно бы выведенные на широкий экран
зарисовки боли и страдания, сотканные из жалобных стонов и удушающих хныков,
блистательно передающие несчастье собаки, оторванной от дома и семьи, горе
владельцев, а возможно даже и отчаяние самого вора». (Pitchfork, 2017)
Тогда, во
второй половине первого десятилетия 2000-х о Уильяме (это настоящее имя музыканта )
говорили буквально все крупные музыкальные издания. На него обратили внимание и
ресурсы, напрямую не связанные с музыкальной индустрией («The Guardian»
например). Хайпа было много. Слава силам небесным, что все сошло на нет и
музыкант не скатился в самолюбование и не стал откровенно кокетничать с публикой. Изначально
музыкант вообще скрывал свое лицо и имя, не появился он и на престижной
церемонии Mercury Music Prize 2008, где его пластинка «Untrue» была в главной
номинации как «запись года». В сети есть всего несколько его фотографий, – насколько
я понял из различных публикаций о нем, музыкант ведет довольно затворническую
жизнь, – крайне редко дает интервью, не посещает музыкальные мероприятия и
тусовки.
Позже, в одном
интервью он сказал : «Я хочу быть неизвестным. Понятия не имею, как выглядят
авторы большинства песен, что мне нравятся. Это и привлекает. Так ты можешь
больше верить в музыку. Я хочу быть частью имени. Названием песни».
*
Марку Фишеру
удалось взять очень емкое и подробное интервью у музыканта. Интервью вышло в
286 выпуске «The Wire» в декабре 2007.
Вспомним.
Вспомним.
«Wire»: Вокальные сэмплы всегда были краеугольным
камнем твоего звучания, но они стали ещё более важными на этом альбоме
(речь идёт об «Untrue»), нежели на твоём
первом релизе.
Burial: Я
вырос на старом джангле и гэридже, где было много вокала. Мне и моим братьям
нравились напряжённые, мрачные треки, и тогда я понял, что нашёл то, во что я
мог верить… Я привык слушать такие треки, это был мой секрет. Мне нравились
сэмплы, которые могли хорошо зайти на трек, и не в смысле правильного пения, а
срезанные и повторяющиеся, исполненные мрачно. Это как запретная сирена. Я был
захвачен срезанным вокалом, ровно как и мрачной басовой линией. Со мной что-то
происходит, когда я слышу сабы, повторяющиеся барабаны и вокал вместе. Как по
мне, это чисто британский стиль музыки. Мне хотелось делать треки в духе
старого британского хардкора, похожие на то, что он для меня значил, с ноткой
реализма, знакомого каждому.
Когда я
начал делать музыку, у меня не было оборудования и я не понимал, как делать
правильно. Я не мог делать барабаны и звук баса тяжёлым, не растягивать громкие
звуки на весь трек. Но если же в нём было хоть немного пения, всё остальное
оказывалось простым. Это было тем, что возбуждало меня во всём этом процессе.
Тогда я не мог поверить, что я могу сделать нечто, что вызывало бы у меня
ощущения, которые я испытывал от настоящих и правильно написанных треков. Вокал
был тем, что, по сути, позволяло к этому приблизиться. Мои любимые треки были
андеграундом, угрюмыми, но с крутым вокалом: «Let Go» от Teebee, ремиксы на
«Being With You» от Foul Play. Intense, Alex Reece, Digital, Goldie,
Dilinja, El-B, D-Bridge, Steve Gurley. Скучаю по тем временам, когда я ездил на автобусе в школу и слушал
миксы DJ Hype. Иногда другие дети приносили нам музыку, и я перезаписывал её с
пиратского радио всю ночь.
Твоя музыка будто рассказывает об
эффекте, который оказывает рейв, но который никогда не ощущался.
Я никогда не
был на фестивалях. Никогда не был на рейве. Никогда не был на больших квартирниках,
на нелегальных вечеринках. Только в клубах, где я ставил треки и так далее.
Однако я слышал обо всём этом (имея в виду рейвы ), я мечтал об этом. Когда мой
старший брат возвращался оттуда, он мог принести с собой музыку, которая казалась
мне слишком взрослой. Я не мог поверить, что слышу её. Это что-то вроде того,
когда ты в детстве впервые увидел «Терминатора» или «Чужого». Я получал
удовольствие от этого, я будто слышал другой мир. Мой брат мог заскочить домой
и оставить эти треки, и я засыпал под них.
Полагаю, твой контакт с
рейв-культурой через твоего брата – это и есть то, что делает твою музыку
печальной: ты знаешь, что мог упустить в жизни, тогда как другие даже не
представляют, что могли потерять они.
Я не знаю,
можно ли вообще об этом говорить. Во многих старых треках, которые я ставил по
ночам, я слышал что-то, что удручало меня. Некоторые мои любимые продюсеры и
диджеи уже умерли. Я чувствовал в их музыке надежду объединить всю Британию. Но
страна развивалась в совершенно противоположном от нас направлении. Может быть,
какой-то дух старой доброй Англии и остался в клубах. И это была не какая-то
притворная застенчивость. Это более живое общение. Тогда не было никаких
мобильных телефонов. Если кому-то что-то нужно, он шёл и искал это. Рейверы тех
лет жили на грани, они ходили по острию ножа. Они не рвались сломя голову и не
оставались в сторонке, они всегда были где надо, и музыка значила для них всё.
В 90-ых можно было почувствовать, будто у них забрали это. В клубной культуре
всё словно превратилось в “суперклубы” и какие-то журнальчики. Люди хотели
срубить на этом денег. Все те лощёные бары пытались быть похожими на клубы. Всё
старое было отнято. Это стало каким-то враждебным и грубым. Та эра ушла, теперь
в этом меньше риска, меньше жертвенности и приключения. И ты не можешь
спрятаться, ведь СМИ видят всё. Но «DMZ» и «FWD» до сих пор хранят эту глубокую
атмосферу, хоть они существуют только в интернете или где-то там. Настоящий
андеграунд ещё силён, я постоянно слышу у них хорошие новинки.
Kode9 сказал, что у нового
альбома ощущение «подавленной эйфории», в то время как первый был просто
подавленным.
Когда я
слушал старые микстейпы, я серьёзно воспринимал то, что говорили мне джангл-МС.
Для меня это было заповедью, как написать трек: делай всё быстро. Я погрузился
в старый хардкор, пытаясь хорошо написать что-то тёмное. Мне нравилась музыка,
которая была мрачной; сырая, унылая, отдающая окраиной – будто в шахте лифта
нашли тело. Иногда я хочу вернуться в то время, где всё было грубым, где были
сэмплы из фильмов в разной тональности и со струнными инструментами. И это не
выглядело чем-то одноцветным, это было что-то иное; это звучало, как рывок
через пустое здание. Но суть в том, что у меня были написаны действительно
мрачные треки для второго альбома. И я просто удалил их. Я потратил на них
вечность. После первого альбома я чувствовал давление – его нужно было
продолжить. Поэтому я волновался.
Я работал
часами над этим всем, я пытался освоить какие-то программы. Те треки были более
тёмные, более слаженные, они все звучали, как оружие, разобранное и собранное
обратно. Но затем я просто устал от них, потому что я потратил на них слишком
много времени, тогда я был капризным. Поэтому я хотел сделать что-то яркое и
подбодрить себя. Что-то вместо этих мрачных треков, на которые уходили годы и
которые были действительно продуманны. Я хотел написать что-то быстро. Что-то
тёплое, яркое, в духе джангла или гэриджа. Тогда я слушал Guy Called Gerald’а.
Я хотел вставить вокал, но у меня не было такого хорошего певца, как он.
Поэтому я срезал а капеллы и изменял их, пусть и как-то нелепо. Это было похоже
на то, что я чувствовал. Мне нравятся треки Foul Play и Omni Trio, где была
девушка, которая просто пела за дверью. И так у меня появилось много такого
«плохого» вокала, в котором я начал изменять тональность. Это можно сделать
довольно быстро.
Я написал
весь альбом примерно за две недели. Больше всего за последнюю неделю. Когда всё
было сделано, много чего казалось каким-то не таким. Было забавно кричать
«Пошло оно нахер!» Я ведь хотел написать всё как можно быстрее. И я спокойно к
этому отношусь. Когда ты пишешь трек и уже поздний час… Я видел такое в
«Жителях Ист-Энда», когда они поджигали свечу с обеих сторон. Я писал треки
посреди ночи, и не было никаких песен, даже колыбельной, чтобы держать меня в
тонусе, загипнотизировать, чтобы я не уснул.
В некотором
смысле это как колыбель наоборот: вместо того, чтобы заснуть, ты остаёшься
бодрым! В первом альбоме слышатся отсылки к джанглу середины 90-ых, тогда как
на новом – к британскому гэриджу или тустепу, будто всё сдвинулось на два-три
года вперёд.
Я обожаю
британский гэридж, тустеп и Тода Эдвардса. Долгое время мне казалось, что такое
никому не нравится. Некоторые люди, которые занимаются музыкой ругают это
просто потому, что они глупые. Но эта музыка для реальных людей, и те треки до
сих пор звучат лучше, чем многое, что выходит сейчас. Хоть я и не видел, чтобы
очень уж многим людям нравилось то, что я делаю, но у меня был знакомый,
который давал мне ставить мою музыку в машине. Мне всегда нравились как раз
глубокие треки, в которых ощущалась ночь. Несколько более последовательные.
Дабстеп и гэридж, которые то колеблются, то ровно стучат, хорошо звучат в
машине ночью.
Мне хотелось
сделать несколько эйфорический альбом. Он бы передавал эйфорию, которая
чувствовалась раньше в старой андеграундной английской музыке. Думаю, это чисто
британская тема. Старые рэйв-треки хорошо выражали всё это. Они передавали
атмосферу рэйва, улыбок людей, эндорфина и, конечно, наркотиков. Всё это было
украдено у нас навсегда.
Знакомые
смеются, потому что мне нравятся песни, которые звучат, как киты. Я обожаю
такое. Мне нравится такой вокал, похожий на плач в ночи, на ангела. Старые
хардкорные треки так и звучали. Они создавали порыв, который погружал тебя в
другой мир. Что-то похожее на «Papua
New Guinea» от Future
Sound of London. Мне нравится
это ощущение. Оно приходит, только когда ты перегорел, когда ты подавлен. И это
ощущение трепета оживляет тебя. Хотя в какой-то момент это кажется мерзким. Это
ужасное далёкое чувство, будто ты один такой несчастный, выводит из себя.
Некоторые треки просто добивают. Поэтому, когда я садился писать песню, надо
было срезать вокал и добавить к нему немного чувственности и кача. Но ещё надо
было не надорваться под тяжёлыми барабанами и снэйрами.
Когда в
гэридже удаляют главные барабаны, всё становится очень лёгким, и это заводит.
Они как рыбная кость, как хребет или экзоскелет, из которого идут все звуки. И
речь не о бочке или снэйрах. Барабаны как бы связывают звук и вокальные партии
вместе, они дрожат. Это всё крутится вокруг тебя, и оно не сокрушает тебя, не
звучит громоздко.
Это отчасти потому, что тебе не
нравится использовать секвенсор?
Ещё потому,
что я не знаю, как им пользоваться!
Да, но ты бы мог узнать! Всё
часто звучит последовательно.
Такое в
музыке не редкость. Мне скучно рассказывать об этом. Я не люблю делать большие
интро, потому что когда у тебя есть большое интро, то оно так и останется
большим интро, а всё остальное – всем остальным. Тут ты не запутаешься, ты
знаешь, что есть что. И это единственное, почему я даже не слушаю такое. Не
хочу иметь какое-то отношение к серой музыке. Мне нравятся треки, в которые ты
погружаешься сразу. Когда ты ныряешь в них, чувство того, что тебе придётся
слушать это целых две или четыре минуты, пропадает. Мне самому нравится писать
именно такое. Или что-то вроде Роберта Худа, когда ты погружаешься, как акула,
и все элементы сливаются воедино. Будто они находятся рядом с тобой, пока ты
слушаешь трек.
Твоя музыка – это как находиться
в тумане, это что-то рассеянное, что находится вокруг тебя.
Некоторые
звуки могут возникнуть и сиять, другие же тонут и сгорают.
Я видел, ты упоминаешь ещё
кое-что в другом своём интервью. Ты говорил, что ты видишь всю эту сетку, когда
делаешь музыку и смотришь на монитор своего компьютера или когда слышишь треки.
Я видел
людей, использующих секвенсоры, и долго пытался работать с этим, но я привык
видеть лишь звуковые волны, а различные цвета (имея в виду секвенсор и его
интерфейс – прим. автора) будто бы блокируются для меня. Мне не нужно долго
слушать барабаны, потому что я знаю, что они звучат приятно и похожи на рыбью
кость, которая, по сути, должна быть в каком-то смысле грубой, острой. Моя
музыка немного беспорядочна, я понимаю. Когда-нибудь я хочу сделать трек, под
который могут танцевать. Но я уже пытался это сделать.
Что ты думал, когда говорили о
том, что ты не написал весь альбом в «Sound Forge»? Что это обман?
Кто?
Люди в Интернете, которые думают,
что ты наверняка не мог сделать альбом целиком в «Sound Forge».
Серьёзно? На
самом деле, так всё и было. Оставим этих людей в их Интернете или где они там.
Да, иногда я думаю, что мне стоило пойти в колледж учиться писать музыку, но
чаще мне кажется: «Не, нафиг, я счастлив, что не сделал этого».
Честно
говоря, не сижу в Интернете. Это как уиджа, это будто позволяет кому-то залезть
в твою голову, посмотреть твоими глазами. Это вносит неопределённость.
Написанные треки, от которых ты
потом избавился. Они ещё существуют?
Какие-то я
потерял, потому что мой компьютер перестал работать. Однако у меня всё ещё есть
некоторые из них, и я могу их восстановить. Но я перестал верить в это всё. Я
хочу совершенствоваться, но это сложно, я сделал ошибки. К следующему релизу,
быть может, я соберусь с силами, чтобы написать действительно мрачный альбом
Burial. Просто возьму и сделаю это.
На альбоме несколько раз
упоминаются ангелы. Почему так?
Вы видите
людей и вы оторваны от них, они ничего для вас не значат. С другой стороны, вы
можете вложить всё в тех, кого даже не знаете, и молча верить в них. Это может
произойти в метро, в магазине или где-то ещё. И вы надеетесь, что люди поступят
с вами точно так же. Некоторые люди, даже когда они довольно молоды, испытывают
сложности, быть может, они побеждены, но они всё равно держатся достойно. Я
надеюсь, что многие люди в состоянии держаться. Я хотел, чтобы этот альбом был
для тех, кто находится в такой ситуации.
Легко
оступиться и всё испортить, у многих нет никакой поддержки. Иногда один трек
может значить очень и очень многое, это как талисман.
Люди на альбоме похожи на
раненных и искалеченных ангелов, на тех, кого предали или заточили, буквально
обрезав крылья.
Верно.
Иногда ты думаешь о том, через что проходят люди, через всю эту рутину,
проблемы в отношениях и так далее. Все знают, что это такое. Я хотел написать
песни об этих незаметных (другим людям) вещах. Есть пара треков с партиями
вокала, где были ангелы. Иногда, когда я слышал песню… Я боялся. Когда я
закончил все эти мрачные треки и поставил их маме, они ей не нравились. Я уже
хотел сдаться, но она была доброй и говорила мне: «Просто сделай трек, забей на
всё, не волнуйся об этом». Моя собака умерла, и я был опустошён из-за этого.
Мама говорила: «Пиши трек, не унывай, не ложись поздно и сделай себе чаю».
Через 20 минут я написал «Archangel». Я позвонил ей и сказал: «Я сделал трек,
такой трек, какой ты сказала мне сделать. Я услышал вокал и, хоть нигде и не
было сказано, это было похоже на архангела. Это звучало как архангел. Мне
нравилось понижать тональность женских вокальных партий, чтобы они были похожи
на мужские, и повышать тональность мужских, соответственно. Это звучит
чертовски сексуально.
И это работает.
Когда я слушаю этот трек, то не могу понять, женский это или мужской
вокал.
Серьёзно? Это хорошо
работает в моих треках, которые как бы то ли женские, то ли мужские, они тоже
могут быть мрачными. Иногда люди видят на секунду в зеркале лицо дьявола. Ту
плохую сторону, его глаза, в себе самом. Когда ты молод, ты помыкаем силами,
которые не имеют к тебе никакого отношения. Ты потерян и большую часть времени
не понимаешь, что происходит с тобой или чем-либо ещё.
Я читал, что ты думаешь, мол,
если женщинам нравится твоя музыка, то это нормально; что люди не должны
бояться делать треки, которые понравятся женщинам.
Но женщинам
ведь тоже нравятся мрачные треки. Я понимаю эту угрюмость, но какая-то
танцевальная музыка слишком мужская. Она сухая. У некоторых джангл-треков был
баланс, свет и капризность, которая появляется от присутствия мужских и женских
голосов сразу на одном треке. Это создаёт напряжение и иногда звучит очень
круто. Мужчины иногда ни черта не знают, через что проходят женщины, и
наоборот. Меня практически в одиночку воспитывала мать, я целиком и полностью
сын своей матери. Я даже выгляжу как она. Она – это я. Слушая альбом, чуваки
подумают, типа: «Что это за хрень?» Но надеюсь, их девушкам это понравится.
Я думаю, многим мужчинам хочется
большего, чем того, что даёт им пацанская музыка.
Да? Тогда им
стоит послушать немного Тодда Эдвардса, от его треков таят все. Люди
отличаются, но СМИ и сам мир заставили их бояться создавать собственное пространство
вокруг себя, где они могут, скажем, просто закрыть глаза и поверить в себя.
Иногда мужчине нужен перерыв от мрачняка, ему нужно немного оживлённых и
энергичных треков.
В треках много боли. Это что-то
личное?
(Пауза) Да,
возможно.
Мне очень
нравится Сэм Кук, хотя я ничего не знаю о такой музыке, как у него. Я не знаю,
что такого в его песнях, но у него были такие, где всё сперва казалось
счастливым или вполне обычным; он пел о вечеринках, о коле в морозилке и так
далее (Burial говорит о песне «Having A Party»). Там всё буквально светится. Но
внутри это звучит так, как будто он говорит о чём-то ещё, что это последняя
вечеринка на Земле. Есть что-то такое в его голосе. Я бы сделал что-то похожее,
нежели ледяную электронную музыку, в которую я потом буду пытаться добавить
подобное. Потому что когда что-то светится и приятно глазу, это не значит, что
оно не окружено чем-то плохим, мрачным.
Твоя музыка соединяет это время с
другой эпохой. Той, что ушла.
Я постоянно
слушаю музыку и ищу то, что для кого-то было буквально всем. Сейчас такое,
наверное, не слушают. Я знаю, что за треки я использовал. Я видел, как люди
плакали под них, под Moving Shadow, например. Эта музыка уже довольно стара,
чтобы сейчас иметь какое-то значение. Но даже отдельный её звук заставляет
людей радоваться. Ты прав, никто, похоже, не обратит на это внимание. Там,
откуда я родом, все обычно сидят и болтают о Rufige Kru или о 4hero, нежели о
чём-то другом. О том, что эта музыка для тебя значит. И мне нравится самая обыкновенная
жизнь. Сейчас она ужасна, потому что люди умирают и их профили всё равно
остаются на «Facebook» или ещё хрен знает где.