Юнг, "Красная книга" и Абраксас

В 1913 году у Юнга начались апокалиптические видения наяву – он видел Европу, опустошенную наводнением, моря крови, тело мертвого героя, смерть Зигфрида, оружие на поле брани, затонувшие корабли.

Поначалу Юнг интерпретировал эти видения как психотические, усомнился в здравости своего рассудка, но в августе 1914 года понял, что они вышли из коллективного бессознательного, были предвидением мировой войны. Это открытие следовало расширить.   Работа началась с маленьких чёрных дневников  в которые Юнг записывал свои видения и сны. 

В 1914 году он начал работу над «Liber Novus», перенося записи из «черных» книг, поясняя их и добавляя лирические обоснования и рисунки. Итоговая «Красная книга» - том из шестисот листов пергаментной бумаги, переплетенный в красную кожу; Юнг заполнял его каллиграфическим почерком – так, чтобы записи походили на средневековый манускрипт, украшенный рисунками, орнаментами и буквицами. Значительную часть «Красной книги» составили попытки проанализировать связь между частными фантазиями и тем, что Юнг называл «большим сном». 

Разворот "Красной книги" :

Все началось с того, что Юнг стал добычей видений, он стал слышать внутренние голоса. Он был напуган, полагая в какой-то момент, что это психоз или шизофрения. Работая в Цюрихской больнице, он выслушивал шизофреников, ибо верил, что в их психике хранятся ключи к пониманию внутренней, индивидуальной и одновременно универсальной истины, параллельно изучая труды Данте, Гете, Сведенборга, Ницше а также мифологию и мировую культуру,  - и все это ради исследования бессознательного.

По Юнгу сны – это богатство и символический рассказ о том, что происходит в глубинах души. Он увидел человеческую душу – не разум и не тело – как нечто требующее особого ухода и развития, и это подтолкнуло его в ту область, где всегда промышляли поэты и духовники, но никак не врачи или экспериментальные ученые. Вскоре он оказался в оппозиции не только к Фрейду, но и ко всем психиатрам, которые доминировали в это время. Именно в этот период он начинает экспериментировать. По сути это можно представить как личные путешествия в «ад» - повтор сценария мифологического Орфея  м его путешествия в преисподнюю….или Тесея….. Юнг уподобился древнегреческому герою, чтобы победить минотавра своих видений.

Интересно что его первой любовью была археология. По сути, Юнг занимался раскопками своей души. Юнг сравнивал потом это период с наркотическим воздействием – период, который он назвал также «противоборством с бессознательным». Он описывал видения как нечто идущее непрерывным потоком, сравнивал их с камнепадом, с грозой, с расплавленной лавой. «Зачастую я должен был хвататься за стол, чтобы не распасться на части», - писал Юнг. Как пациент от психиатрии Юнг, возможно, говорил себе, что у него нервное расстройство и что надо проигнорировать этот вихрь, который бушевал в его голове, то есть обойти это дело стороной, но Юнг-психиатр, к тому же диссидент от психиатрии, пытался – наоборот – разрушить стену между рациональным и своей душой. Суть такова: человек по имени Карл Юнг, «земную жизнь пройдя до половины», заблудился, потерял душу и двинулся её искать. После поучительных невзгод и приключений – происходящих исключительно в его голове – он обретает свою душу опять.

За 16 лет работы над « Красной книгой» Юнг развил теории архетипов, коллективного бессознательного, и индивидуации.

Короче говоря, «Красная книга» по сути стала продуктом техники активного воображения. Было непохоже, что образы приходили из личного опыта Юнга, и Юнг толковал их как продукт коллективного бессознательного. По описанию Юнга, он был посещён двумя образами: стариком и юной девушкой, которые отзывались о себе как Илия и Саломея. Вместе с ними был большой чёрный удав. Со временем Илия превратился в дух-проводник, который Юнг называл «Филемон». Саломея была идентифицирована Юнгом как образ анима и анимус. Образы, согласно Юнгу, «принесли мне понимание, что в психологии есть вещи, которые я не создаю, но которые производят сами себя и имеют собственную маленькую жизнь».Филемон представлял озарение и общался через мифические образы.

Впервые Филемон явился в ноябре 1913 года. Его появление  обусловлено внутренней логикой развития видений, в которых Юнг встречается с длинной вереницей персонажей и в конце второй части книги он  сам приходит к Филемону (глава 21 «Маг»).  

Начало 21 главы :

У Филемона  была связка с четырьмя ключами, один из которых Филемон сжимал, точно собирался открыть замок. Юнг писал, что Филемон стал его гуру, научил «реальности души». Он сообщает о длительных беседах и диалогах с этой эзотерической фигурой. Контакт с Филемоном углубился настолько, что Юнг был готов почти признать его как физически реальное существо, с которым он беседует, гуляя по саду :  «Я вел с ним воображаемые беседы. Мой фантом говорил о вещах, которые мне никогда не пришли бы в голову. Я понимал, что это произносит он, а не я. Он объяснил, что мне не следует относиться к своим мыслям так, будто они порождены мной… Именно Филемон научил меня относиться к своей психике объективно, как к некой реальности».

Технику погружения в видения, поступающие из бессознательного, Юнг называл «активным воображением». Такие спонтанные состояния достигаются упражнениями на создание вакуума в сознании. Юнг учил своих соратников и избранных пациентов пробираться к подсознанию: писать, рисовать или лепить, ведя диалог со своим внутренним голосом. Переход к активному воображению подразумевал приостановку действия критической функции сознательного эго с тем, чтобы проявить образы бессознательного и обнаружить свой внутренний голос, а также, подобно медиуму, вести с ним диалог. Автоматическое письмо, которое Юнг называл также «письмом из бессознательного», стало одним из его предписаний для пациентов. С помощью подобных техник можно было высвободить инстинктивного, архаического человека. Биограф Юнга Ричард Нолл описывает атмосферу, сложившуюся в Цюрихском психоаналитическом кружке, когда Первая мировая война принесла ощущение катастрофы. «Во время всеобщего испуга и утраты иллюзий, – пишет Нолл, – небольшая группа, собравшаяся вокруг Юнга, участвовала в его видении разверзающегося внутреннего мира».

Хотя Юнг не запрещал публикацию своего труда, нежелание наследников выносить его на суд публики вполне понятно. «Красная книга» – описание опытов самопостижения, погружения в бессознательное и диалогов с ним – не придется по вкусу тем, кто требует от психиатрии «научности».

*

Далее представлен отрывок из монографии  Олега Давыдова – «Места силы. Шаманские экскурсы. Карл Юнг». 

.........Вскоре после встреч с Ильей и Саломеей Юнгу приснилось: «Небо, но оно походило на море. Его покрывали не облака, а бурые комья земли, между которыми просвечивала голубизна морской воды, но эта вода была небом. Вдруг откуда-то справа ко мне подлетело крылатое существо — старик с рогами быка. В руках у него была связка ключей, один из них он держал так, будто собирался открывать замок. Окрас его крыльев напоминал крылья зимородка».

И «тогда же» он нашел в своем воображаемом саду мертвого зимородка, редкую птицу в окрестностях Цюриха. «Я был потрясен этим, на первый взгляд, случайным совпадением. Птица умерла незадолго до того, как я ее нашел, — дня за два или за три; никаких внешних повреждений у нее не обнаружилось». Юнг тогда не понял, кто именно явился ему, просто зарисовал крылатого старика. А между тем это был Филемон, который «стал развитием и продолжением Ильи-пророка» и привнес в фантазии аналитика «некое египетско-эллинское настроение с оттенком гностицизма».

Филемон.Рисунок Карла Юнга из "Красной книги" :

Что же поведал Филемон вычленяя информацию из коллективного бессознательного ?

В январе 1916 года Юнг часто говорил со своим другим «я», давил на него (непонятно, какое из двух «я» при этом страдало, а какое — наоборот). Потом стал больше разговаривать со своей душой, другими персонажами. Тем временем душа прилетала, улетала…. И вот как-то ночью, когда душа отлучилась, в дверь постучала темная толпа…. Но тут вернулась душа и сказала: «Они здесь и распахнут твою дверь». Юнг принялся было что-то брюзжать, а душа: «Молчи, не то помешаешь работе». И едва она это сказала, как вот — Филемон в белых одеждах жреца. Положил руку Карлу на плечо, и тот произнес: «Говорите». В ответ мертвецы загалдели: «Мы вернулись из Иерусалима, где не нашли того, что искали. Мы умоляем впустить нас. У тебя есть то, чего мы хотим. Не твоя кровь, а твой свет». На что Филемон им: «Слушайте же: Я начну от ничто».

Это первое наставление мертвым. Оно продолжается так:

«Ничто, по сути, то же, что Полнота. В бесконечности наполненность равно что пустота. Ничто — пусто и полно. Вы можете сказать равным образом и иное о ничто, к примеру, что оно бело или черно, или что его нет. Бесконечное и вечное не имеет свойств, ибо имеет все свойства.

Ничто или Полноту мы наречем Плеромой. В ней прекращает свой путь бытие и помышление, поскольку вечное и бесконечное не имеет свойств. Там нет никого, потому как иначе некий Тот отличался бы от Плеромы и имел свойства, которые делали бы его отличным от Плеромы».

Греческое слово «плерома» переводится на русский язык как «наполнение, полнота, множество». В гностической философии оно означает божественную полноту, совокупность небесных духовных сущностей, эонов. Однако то, что говорит Филемон, не слишком похоже на дошедшие до нас гностические тексты. Скорее это напоминает «единое» из платоновского «Парменида». Или учение о «бардо» из тибетской «Книги мертвых. Или вот это: «Дао — все вмещающая в себя пустота, пользуйся ею — и она будто не переполняется. О, бездна! Предок десяти тысяч вещей!» Короче — любое учение о недифференцированном первоначале, из которого все возникает и в котором все растворяется.

Филемон продолжает: «В Плероме есть все и ничего: не стоит помышлять о Плероме, ибо это означало бы саморастворение». Зато можно мыслить о Творении, ибо: «Творение пребывает не в Плероме, но в себе. Плерома есть начало и конец Творения. Она проходит его насквозь… Хотя Плерома проходит непременно насквозь, нет у Творения в том части». Это относится и к человеку: «Мы же сама Плерома и есть, ибо мы часть вечного и бесконечного. Нет у нас, однако, в том части, ибо мы бесконечно отдалены от Плеромы — не пространственно либо временно, но сущностно, — тем, что отличны от Плеромы как Творение, имеющее пределы в пространстве и во времени».

Карл Дифенбах. "Разговор со змеей". Начало 20 века :

Итак, перед нами две сферы, одна из которых (Плерома) абсолютно непроницаема для ума, а вторая (Творение) — доступна. Пользуясь аналогией, можно сказать, что Творение — это как бы пузырек («имеющее пределы») в беспредельном океане Плеромы. Из дальнейших речей Филемона станет ясно, что в Творении (пузырьке) одна вещь отличается от другой, и именно этим оно отличается от плероматического океана, который, впрочем, пронизывает и Творение. Но это ведь значит, что в учении Филемона Творение и Плерома соотносятся между собой так, как в глубинной психологии Юнга соотносятся сознание и бессознательное.....(все не совсем так....)

В докладе «К психологии восточной медитации», прочитанном в 1943 году, Юнг говорит: «Наше сознание не творит само себя, но проистекает из неведомых глубин. Оно постепенно пробуждается у ребенка и оно пробуждается каждое утро из глубин сна, бессознательного состояния. Оно подобно ребенку, который ежедневно рождается из материнской первоосновы — бессознательного. Как показывает строгое исследование бессознательных процессов, сознание не просто находится под их влиянием, но и постоянно вытекает из бессознательного в форме бесчисленных спонтанных представлений».

Здесь сознание уже не только функция, обеспечивающая связь психических содержаний с «я» (что, конечно, не исключается), но нечто такое, что рождается из бессознательного. А рождение — это прежде всего отделение, дифференциация. Время от времени Юнг прямо говорит, что дифференциация «есть сама сущность, без чего нет сознания». Но чаще он это лишь подразумевает. А вот Филемон возводит дифференциацию («отличимость») в принцип: «Творение есть отличимость. Оно отличимо. Отличимость — его сущность, потому оно и отличает. Человек отличает потому, что сущность его есть отличимость. Посему отличает он и свойства Плеромы, коих не существует. Он отличает их по своей сущности».

Каспар Давид Фридрих. "Монах на берегу моря".1809:

Так значит, Творение — есть отличимость, а человек способен отличать, осознавать различия. Но может и не отличать, не осознавать, и тогда он погружается в бессознательное состояние (по крайней мере — по отношению к тому, чего не осознает, не отличает). Из того, что говорит Филемон, можно заключить, что существуют по крайней мере два аспекта бессознательности: во-первых, абсолютная бессознательность (полная неотличимость Плеромы) и, во-вторых, относительная бессознательность (еще не осознанное, то, что не отнесено к «я»).

Абсолютная неотличимость Плеромы — это метафизический аспект бессознательного, принцип бессознательности, исключающий сознание. На основе этого принципа построен и сам термин «бессознательное» (то, в чем нет сознания). Понятно, что о таком бессознательном мы ничего не знаем и знать не можем, хотя и пытаемся спроецировать на него свой опыт сознания (как выражается Филемон, «человеку приходится вести речь о свойствах Плеромы, коих не существует»). А относительная неотличимость соответствует тому, что Юнг определил как психические содержания, не связанные с «я». Это, собственно, и есть бессознательное в психоаналитическом смысле.

Теория Филемона основана на том, что свойства Плеромы — «суть попарно сочетаемые противоположения», как то: Сущее — Несущее, Различное — Тождественное, Добро — Зло, Красота — Уродство и так далее. При этом «парные противоположения суть свойства Плеромы, коих в ней нет, ибо они друг друга упраздняют». А в Творении? Вот человек — это Творение. Но вместе с тем — и Плерома. «Поскольку мы суть сама Плерома, в нас присутствуют все эти свойства, а когда основание нашей сущности — отличимость, то и имеем мы те свойства во имя отличимости и под знаком ее». То есть человек проявляет (если не сказать прямо: создает) эти бинарные оппозиции, когда отличает (осознает). Это как у Лао-Цзы: «Когда в Поднебесной узнают, что прекрасное — прекрасно, тотчас появляется уродство. Когда в Поднебесной узнают, что доброе — добро, появляется зло». Юнг сформулирует это наукообразно: «Оппозиции или существуют в своей бинарной форме, или не существуют вовсе, и бытие без противоположностей совершенно немыслимо» («О природе психе»).

Проблема, однако же, в том, что в пограничной околосознательной зоне человек может и не различать бинарные оппозиции. А поскольку он постоянно в ней пребывает (даже абсолютное бодрствование — есть бодрствование по отношению к чему-то, тогда как что-то другое остается за пределами сознания), постольку он всегда в той или иной мере пребывает в бессознательном состоянии. Особенно же — если одержим. 

Филемон: «Когда наши устремления направлены к Добру или Красоте, мы забываем про нашу сущность, то есть отличимость, и обрекаем себя на свойства Плеромы, а они суть парные противоположения. Мы силимся, дабы достичь Добра и Красоты, но наряду с тем обретаем Зло и Уродство, потому как в Плероме они едины с Добром и Красотой».

Но почему, устремляясь, скажем, к Добру, мы должны «забывать про нашу сущность, то есть отличимость»? Разве это обязательно? Нет, конечно, хотя — и возможно, коль скоро мы пребываем в бессознательном, где нами могут овладевать самые разные духи. Это же известно: дух, желающий зла, творит добро, а дорога в ад вымощена добрыми намерениями. Так вот, человек, чтоб не стать жертвой духов, подменяющих его «я» и не отличающих зла от добра, должен всегда быть собой — отличаться и отличать (в этом цель индивидуации). Филемон продолжает: «Когда же мы остаемся верны своей сущности, именно — отличимости, то отличаем себя от Добра и от Красоты, а тем самым — от Зла и Уродства. Мы тогда не низвергаемся в Плерому, то есть в ничто и в растворенность».

Филемон начал второе наставление:

«Бог не мертв, он жив так же, как и исстари. Бог, он — Творение, нечто определенное, а посему отличен от Плеромы. Бог — свойство Плеромы, ибо все, что сказал я о Плероме, действительно и для него.

Он отличается, однако, от Творения через то, что многократно темней и неопределимей, чем Творение. Он менее отличим, чем Творение, ибо в основании его сущности пребывает сущая Полнота, и в той лишь мере определим и отличим, в коей он Творение, но и в той же мере он — проявление сущей Полноты Плеромы».

Термины Филемона «отличимость» и «неотличимость» соответствуют тому, что Юнг понимал под сознанием и бессознательным. Во втором наставлении маг говорит об отличимости и неотличимости применительно к богам. Вот он продолжает: «Все, что не отличено нами, низвергается в Плерому и упраздняется купно со своим противоположением. Оттого-то, когда не отличаем мы Бога, упраздняется для нас сущая Полнота». И ее противоположность Пустота тоже упраздняется. Но что она такое? «Истинная Пустота есть сущность Дьявола. Бог и Дьявол суть первые проявления Ничто, каковое именуем Плеромою». В Плероме нет ни того, ни другого. «Не таково Творение. В том отношении, в коем Бог и Дьявол суть Творения, они не упраздняют себя, но противостоят друг другу как сущие противоположения». Но, как мы знаем, «сущие противоположения» не только противостоят друг другу, а и составляют парные единства. Говоря о божественном, Филемон формулирует это так: «Все, что отличенность изымает из Плеромы, являет собой парные противоположения, посему Богу всегда причастен Дьявол».

*

Представим себе две граничащих сферы (рис.1). Границу для простоты можно свести к точке Х, в которой сфера А соприкасается со сферой В. Пограничная точка Х, очевидно, принадлежит одновременно и сфере А, и сфере В. Эта пространственная аналогия позволяет прояснить взаимоотношения бинарных оппозиций, о которых говорил Филемон: Добра и Зла, Красоты и Уродства, Полноты и Пустоты, Сущего и Несущего, А и В... Ясно, что в точке Х эти противоположности тождественны. То есть в ней Полнота — есть Пустота, Добро — есть Зло, Красота — есть Уродство, Истина — есть Ложь и так далее (как в романе Оруэлла «1984»).

Ситуации, изображенные на рисунке 1, часто встречаются в жизни и порой отражаются в искусстве. Например, в точке контакта Х, принадлежащей одновременно сферам А и В, может помещаться какой-нибудь объект, создающий конфликт интересов, соприкасающихся сторон. Или, скажем, в историях про разведчиков в точке Х иногда действует двойной агент, работающий одновременно на обе стороны: одна дезинформирует другую через раскрытого агента, а другая пытается в ответ вести свою игру через него же. Все это вполне очевидные вещи. Но бывают пограничные ситуации, где ясности нет. И не может быть в принципе.

Кто знает, может быть , граница сознания и бессознательного - это стена платоновской пещеры, экран, на который играющее дитя Гераклита проецирует тени. Картина Фердинанда дю Пюигадо "Китайские тени. Кролик" , 1985 :

В своей книге «О природе психе» Юнг говорит об околосознательной сфере психики (пограничье сознания и бессознательного). Юнг назвал положение в этой сфере парадоксальным, хотя, похоже, употребил слово «парадокс» в обычном житейском смысле (некое противоречие вообще). А между тем любая граница несет в себе возможность настоящего парадокса — типа, парадоксов теории множеств или парадокса «я лгу» (если это истина, то это ложь, а если — ложь, то — истина). При помощи схемы, рассмотренной выше (рис.1), устройство такого парадокса отобразить невозможно, и, если я остановился на ней, то лишь для того, чтобы на ее фоне показать, что Филемон учит вещам куда более нетривиальным.

Вот он как раз переходит к интересному случаю: «Бог и Дьявол отличимы через полноту и пустоту, созидание и разрушение. Общее для обоих сущее. Сущее их связывает. Потому сущее возвышается над обоими, и оно есть Бог над Богом, ибо оно соединяет Полноту и Пустоту в их сущем». Тут речь уже не о простом соприкосновении двух сфер, но — об их соприкосновении в каком-то ином измерении («в их сущем»). Чтобы представить этот ход мысли Филемона графически, нам придется изначально определить (сконструировать) точку Х как некую особую пограничную точку, не принадлежащую ни сфере А, ни сфере В.

В этом случае картинка будет выглядеть несколько иначе (рис.2): точка Х, в которой соприкасаются сферы А и В, окажется не принадлежащей ни сфере А, ни сфере В (по определению), однако она может принадлежать системе АВ (если мы ее соответствующим образом определим), а значит — будет принадлежать и сфере А, и сфере В, входящим в систему АВ. Тогда получается, что точка Х в ситуации соприкосновения сфер А и В (в системе АВ) принадлежит и одновременно не принадлежит сфере А. И точно также принадлежит и не принадлежит сфере В. То есть в системе АВ, которая сконструирована так, что точка Х не принадлежит ни одной из подсистем А и В, но при этом является системообразующим звеном АВ, — положение точки Х оказывается парадоксальным.

Итак, следуя мысли Филемона о Боге («сущем»), «возвышающемся» над богом и дьяволом, мы нарисовали схему, показывающую антиномичную природу такого Бога. Эта схема позволяет увидеть, что в конструкции, которую предложил старый маг, точка Х остается точкой соприкосновения двух сторон, но при этом не принадлежит ни одной из них, хотя и принадлежит системе в целом. Иными словами: точка Х на рисунке 2 является системообразующим элементом новой системы («сущего»), отличающейся от конструкции, изображенной на рисунке 1, где стороны просто соприкасаются (взаимодействуют) друг с другом в точке Х. Новая система изначально построена как парадокс, предполагающий двусмыслицу. На практике это будет означать, что сконструированное таким способом парадоксальное устройство нельзя увидеть ни из одной из двух взаимодействующих в точке Х сфер А и В, но всю систему можно увидеть из некоей привилегированной точки (Х), в которой пребывает тот, кого Филемон назвал «Богом над Богом».

Филемон  видит некоего Бога над Богом и Дьяволом. И, называя этого Бога «присущим ему именем АБРАКСАС», утверждает: «Он еще более неопределим, чем Бог и Дьявол». Ну, конечно, «более неопределим», рисунок 2 это четко демонстрирует. И делает наглядной парадоксальную природу этой неопределимости. У Филемона нет волшебной картинки, объясняющей (на пальцах) устройство любого семантического парадокса, и потому ему приходится довольствоваться не слишком систематичным описанием Абраксаса: «Дабы отличить от него Бога, мы именуем Бога ГЕЛИОС либо Солнце. Абраксас — сущее, ничто ему не противостоит, кроме того, в чем нет сути… Абраксас возвышен над Солнцем и возвышен над Дьяволом. Он есть невероятное вероятное, несущее сущее. Когда б у Плеромы была сущность, Абраксас был бы ее проявлением».

Таковы проявления парадоксальной природы Бога над Богом и Дьяволом. В черновике, написанном 16 января 1916 года («Черная книга 5»), еще нет четкого определения Абраксаса (там, впрочем, нет и речей Филемона), но и в черновом варианте антиномичность этого бога вполне прочитывается: «Он есть форма и формирование, и столь же — материя и сила, посему он превыше всех светлых и темных Богов. Он раздирает души и толкает их к порождению. Он есть творец и творение… Чем более ты освобождаешь себя от него, тем более ты приближаешь смерть, ведь он — жизнь вселенной. Но он также вселенская смерть».

В этом Абраксасе нетрудно узнать бога, искушавшего праведного Иова. Ради эксперимента бог Иова отдает праведника в руки Сатаны, и тот (Дьявол, бог низшего уровня) проводит беднягу через кошмарные испытания.

Наставления об Абраксасе  Филемон заканчивает так: «Хоть он и есть само сущее, но, однако, ничего определенно сущего, но лишь сущее вообще. Он несуще сущ, поскольку не имеет определенного сущего. Он и Творение, ибо он отличим от Плеромы. Солнце определенно сущее, как и Дьявол, оттого они нам представляются более сущим, чем неопределимый Абраксас. Он есть Сила, Длительность, Переменчивость».

Надо заметить, что тот Абраксас, о котором в начальную пору эры Рыб говорили гностики, отнюдь не идентичен тому Абраксасу, которого знает Филемон. Абраксас гностиков — это олицетворение времени и пространства, глава Эонов. Трудно сказать, насколько можно доверять сведениям, дошедшим до нас через христианских критиков гностицизма, но, говорят, Василид (которому Юнг приписал авторство «Семи наставлений мертвым») придавал имени Абраксаса какое-то прямо каббалистическое значение. В частности, считал, что сумма числовых отображений семи греческих букв его имени дает 365, что соответствует количеству дней в году и числу Эонов.

Эта абракадабра и есть то, что Василид мог знать об Абраксасе. А тот Абраксас, которого знает Филемон и которому учит мертвых, — божество наступающей эры Водолея.

Уже на следующую Филемон скажет: «Абраксас есть Бог, коего мудрено распознать. Он имеет наибольшую часть, ибо она незрима для человека. От Солнца зрит человек summum bоnum, то есть высшее благо, от Дьявола infinum malum, то есть беспредельное зло, от Абраксаса же непреодолимую ни в коей мере жизнь, каковая есть мать доброго и дурного».

Рисунок Юнга из "Красной книги". Эти две соприкасающиеся сферы не преследуют дидактических целей, как сферы, которые были изображены выше. Но архетипика очевидна и смысл - тот же самый :

Мы из личного опыта знаем, что жизнь — сплошной парадокс, нераздельность горя и счастья, тотальная двусмыслица. А теперь вот еще выясняется, что это потому, что жизнь — проекция Абраксаса. Филемон показывает это со всей возможной четкостью:

«Абраксас есть Солнце и наравне заглатывающее вековечное жерло Пустоты, все умаляющей и расчленяющей, жерло Дьявола.

Власть Абраксаса двукратна. Но вы не зрите ее, ибо в ваших глазах уравнивается противуположная направленность той власти.

Что говорит Бог-Солнце, есть жизнь,

что говорит Дьявол, есть Смерть.

Абраксас же говорит слово досточтенное и проклятое, что есть равно жизнь и смерть.

Абраксас творит истину и ложь, добро и зло, свет и тьму в том же слове и в том же деянии».

Римский бог межи Термин :

Ясно, что все эти (и другие) противоречия вытекают из того, что Абраксас — божество иного порядка, чем те сущности, которые человек способен ухватить непосредственно: Добро и Зло, то и это, А и В. Поскольку Абраксас объединяет противоположности, есть искушение счесть его богом границы, порога, отличий (что-нибудь вроде Термина). Но это было бы слишком поверхностно, а значит — не верно. Абраксас обитает в ином измерении, парадоксальном плане, где нет ни границ, ни того, что они разделяют. Он сам из себя порождает любые границы, порождая то, что граничит. И потому его нельзя понять, схватить мыслью. Но все же его можно знать. И хотя это знание полностью апофатично, выводы из него полезны для повседневной практики. Вот, в частности, что изрекает Филемон об этом боге беспредела:

«Он есть светлейший свет дня и глубочайшая ночь безумства.

Его зреть — слепота.

Его познать — недуг.

Ему молиться — смерть.

Его страшиться — мудрость.

Ему не противиться — спасение.

Бог пребывает при солнце. Дьявол пребывает при ночи. Что Бог рождает из света, Дьявол утаскивает в ночь. Абраксас же мир, становление и преходящесть мира».

*

Юнг: «Как, о мой отец, должен я понимать этого Бога?» Филемон: «Сын мой, почему ты хочешь его понять? Этого Бога надо знать, а не понимать. Если ты понимаешь его, то можешь сказать, что он — то или это и — то, а не это. Так ты держишь его в руке, и потому твоя рука должна его выбросить. Бог, которого я знаю, есть то и это и в то же время — иное то и иное это. Потому никто не может понять сего Бога, но его можно знать, и поэтому я говорю и учу о нем».

«Бог-Солнце есть высшее добро. Дьявол есть противное ему, вот имеете двух богов.

Но существует много высокого добра и много тягостного зла, а потому существует два богодьявола, один именем пылающее, другой же — растущее».

Нам уже ясно, что «два богодьявола» — существа отнюдь не из той непостижимой зоны, где обитает Абраксас, произвольно создающий границы, которые и существуют, и не существуют, поскольку их еще нет, но они уже есть (рисунок 2). Богодьяволы обитают там, где вполне различимы границы и пограничные точки (рисунок 1). «Пылающее» и «растущее» — это то, что возникает на границе божественного и дьявольского, то, что обладает качествами того и другого: «Доброе с дурным едины в пламени. Доброе с дурным едины в произрастаньи древа». Однако между этими двумя богодьяволами Филемон видит разницу: «Пылающее есть Эрос в образе пламени. Он сияет, меж тем как пожирает. Растущее есть древо жизни, оно зеленеет, меж тем как, вырастая, скапливает живое вещество».

Ну и понятно, что там, где более одного бога, — богов много: «Подобно сонмам звезд, безмерно число богов и дьяволов». Естественно, Филемон мыслит эту множественную божественность именно как сочетание противоположностей (предполагающее пограничье): «Всякая звезда есть бог, и всякое пространство, кое полнит звезда, есть дьявол». Но главных богов маг насчитывает ровно четыре («ибо четыре является числом измерений мира»): первый из них Бог-Солнце, второй — Эрос, третий — Древо жизни, четвертый — Дьявол.

«Я считаю, ты ошибаешься, — сказал Юнг, имея в виду многобожие. — Похоже, ты учишь чистому суеверию». На что учитель опять: кто отверг единого бога, пусть слушает о многообразной божественности.

«Мир богов проявляется в духовном и плотском. Небесные боги являют себя в духовном, земные же в плотском. Духовное воспринимает и внимает. Оно женственно, и потому мы именуем его mater coelestis, матерь небесная. Плотское порождает и зиждет. Оно мужественно, и потому мы именуем его phallos, отец естества. Плотское мужа более от естества, плотское жены более от духа. Духовное мужа от небес, оно направлено к высшему. Духовное жены более от естества, оно направлено к низшему».

Нетрудно узнать в этой мысли Филемона зачаток теории Юнга об аниме, женском начале в мужчине, и анимусе, мужском начале в женщине. Здесь  старый маг говорит не столько о психологии, сколько о космических принципах. Чтобы в этом убедиться, заглянем еще раз в «Черную книгу 5», где под датой 16 января 1916 года содержится первоначальный набросок космологии «Семи наставлений мертвым», а также рисунок, изображающий систему мира, которую Филемон излагает на словах.

В центре рисунка — человек (Антропос) и человеческая душа, а на периферии — много чего. Стоит обратить внимание ,во-первых, на Плерому, опоясывающую все изображенное, а во-вторых, на Абраксаса (в виде загогулины) и четырех богов — Бога-Солнце, Дьявола, Эрос и Древо жизни, — которые на рисунке обозначены, соответственно, так: Солнце (справа), Луна (слева) и два Пламени (сверху и снизу).

Что же до фигур, о которых Филемон говорит в данный момент, то справа на картинке мы видим Матерь небесную (в виде чаши), а слева — дополняющего ее отца естества Фаллоса (столбик). О котором в «Черной книге» сказано: «Его мать — земля, его цель — Матерь небесная». И далее: «Матерь небесная — дочь небесного мира. Его дополняет земля. Матерь небесная освещается духовным солнцем. Его дополняет луна». Луна примыкает к пустоте, а солнце — к полноте, обозначенным темным и светлым кругами, которые — суть атрибуты Плеромы (которая, кстати, присутствует и в центре рисунка). Луна в тексте названа «божьим глазом пустоты», а солнце — «полноты». Видимые Солнце и Луна — символы богов. Есть и другие Боги, их символы — планеты, которые тоже можно увидеть на рисунке. Как и ангелов с дьяволами, а еще — птицу и змею.

Разворот "Черной книги 5" :

Как видим, рисунок лишь отчасти совпадает с тем, что говорит Филемон. Но все же текст и картинка из черновика позволяют лучше понять, что имел в виду старый маг, когда наставлял: «Человек отличает себя от духовного и от плотского. Он именует духовное Матерью и помещает его между небесами и землей. Он именует плотское Фаллосом и помещает его меж собою и землей, ибо и Матерь, и Фаллос суть сверхчеловеческие демоны и проявления мира богов. Для нас они более сущи, чем боги, поскольку они сродни с нашею сущностью. Духовное и плотское не суть ваши свойства, не вещи, коими вы обладаете, напротив, они обладают вами и объемлют вас». И вывод: «Вам должно рассматривать их как демонов, как общее дело и общую же опасность, как общее бремя».

Начиная с 1925 года Карл Юнг постоянно носил перстень в который была вделана античная гемма с изображением Абраксаса :

«Демон плотского подступает к нашей душе подобно змее. Она есть вполовину человечья душа и именуется помыслами хотения.

Демон духовного слетает в нашу душу подобно белой птице. Он тоже вполовину человечья душа и именуется хотением помыслов».

Змея и Птица (они хорошо видны на рисунке) часто появляются в «Красной книге». Филемон объясняет их природу следующим образом: «Змея есть естественная душа, вполовину демоническая, она дух и сродни с духами мертвых… По природе своей змея женственна и ищет общества мертвых, именно тех, кто прикован к земле и не нашел пути к другому, к особному бытию… А белая птица есть вполовину небесная человечья душа. Она пребывает у Матери и подчас опускается долу. Птица имеет мужеское начало. Она есть сущий помысел… Птица летает высоко над землей и наказывает быть особно. Она приносит вести об отдалившихся, тех, что ушли вперед и стали совершенны».

А теперь взглянем на другую картинку Юнга, иллюстрирующую то, о чем говорил старый маг. Называется этот рисунок «Система всех миров» (Systema Munditotius). Доктор объясняет, что «он изображает антиномии микрокосма внутри макрокосмического мира и его антиномий». Я не знаю точно, когда была исполнена эта мандала, но опубликовал ее Юнг в 1955 году (категорически запретив связывать с ней свое имя).

Здесь, конечно, изображено то же самое, что и на картинке из «Черной книги», но детали опять-таки разнятся. Это касается главным образом центрального ядра (того, что на первом рисунке обозначено литерой «А»). О ядре — ниже. А сначала рассмотрим прилегающую к нему периферийную зону. И пойдем изнутри наружу. В пояснениях, сопровождающих рисунок (1955), Юнг пишет: «Слева мы видим окружие, указывающее на тело или кровь, и из него поднимается змея, которая обвилась вокруг фаллоса как порождающего принципа. Змея — это тьма и свет, она означает темную область земли, луну и пустоту (потому названа Сатанас). Светлая область обильной полноты находится справа, где из светлого окружияfrigus sive amor dei [холод, или любовь Бога] взлетает голубь Святого Духа, и мудрость (Sophia) изливается из двойной чаши влево и вправо. — Эта женственная сфера — небесное».

Характерно, что на новой картинке чаша и фаллос — двойные. Зона, в которой они расположены, выделяется в виде кольца, в которое входят также Дерево и Пламя, а около каждого из них — дополнительные парные фигуры (что соответствует парности Чаши и парности Фаллоса). Тут стоит напомнить, что в четвертом наставлении Филемон называл Растущее (Древо жизни) и Пылающее (Эрос) богодьяволами, но относил их вместе с Солнцем и Сатаной к разряду четырех богов. На рисунке же Древо и Эрос помещены во внутреннее кольцо (вместе с Матерью и Фаллосом), а два другие бога (Солнце и Сатана) — в более внешнее кольцо. Еще одна неувязка. Впрочем, в юнговском комментарии к рисунку Древо и Пламя рассматриваются все-таки в связи с фигурами, которые входят в это более внешнее кольцо:

(На картинке : Фанес в мировом яйце окруженном Зодиаком. II век до н.э. Это изображение, хранящееся в музеи Модены, напоминвет Леонтоцефала, в которого превратился Юнг в начале своих странствий по потустороннему миру).

«В самом верху — фигура маленького мальчика в крылатом яйце, названного Эрикапеусом или Фанесом, и это напоминает о духовном обличии орфических богов. Его темная антитеза в глубинах обозначена здесь как Абраксас. Он представляет собой dominus mundi, властителя физического мира и творца мира амбивалентной природы. Мы видим, что из него прорастает Древо жизни, обозначенное vita («жизнь»), тогда как верхним его дополнением является световое древо в форме семисвечника, обозначенное как ignis («огонь») и Eros(«любовь»). Его свет указывает на духовный мир божественного дитя». Рядом с Фанесом на картинке две крылатые фигуры (мышь и змея), символизирующие науку и искусство. А о двух фигурах внизу, возле Древа, сказано: «Сопровождающие животные природного мира — это дьявольский монстр и лярва (личинка). Они означают смерть и новое рождение».

Рисунок Юнга из "Красной книги" :

Подытожим: во внешней (макрокосмической) части мандалы четко видны два кольца. Одно между Плеромой и Небом (каковое в левой половине рисунка оборачивается Землей). Здесь располагаются Абраксас, Фанес, Солнце (Бог), Луна (Дьявол), а также звезды, планеты и прочие боги, это — кольцо богов. Второе кольцо располагается между Небом и границей микрокосма. Здесь располагаются Мать, Фаллос, Древо (с двумя чудовищами), Пламя (с двумя крылатыми животными), это — кольцо демонов. Двойственность во внешнем (божественном) кольце — прямое следствие парадоксальности Абраксаса (и Фанеса, о чем — свое время). Двойственность внутреннего (демонического) кольца не парадоксальна, она — лишь удвоение точки, принадлежащей сразу двум граничащим мирам , и изображается парами демонов возле Древа и около Пламени, а также двойным Фаллосом, к которому льнет Змея, и двойной Чашей (Матерью), к которой летит птица.

Филемон как раз говорит о птице и змее на границе миров, когда слышит: «Прекрати свои речи про богов, демонов и души, нам про то по сути давно известно». Так мертвые прерывают его шестое наставление. На что маг им с улыбкой: «Вы, бедные души, бедные во плоти и богатые в духе, мясо было тучным, а дух тонок. Но как вам достигнуть вечного света? Вы смеетесь над моим безумием, которым и сами отличаетесь: вы смеетесь над собой». И немало еще язвительных слов сказал маг, так что мертвые вконец взбеленились, заорали, что они не бедные, что они умные, что они славят свой разум и смеются над суеверием. «Ты думаешь, твое ветхое безумие убедило нас? Детское заблуждение обуяло тебя, старик, что хорошего в этом для нас?»

Как это — «что»? «Я освобождаю вас от того, что все еще держит вас в тени жизни. Возьмите эту мудрость, прибавьте это безумие к вашему уму, это неразумие к вашему разуму, и вы обретете себя». Для живых это значило бы жить «между разумом и неразумием», продвигаясь так к вечному свету. Ну а поскольку Филемон обращается к мертвым, то и говорит: «Это знание освобождает вас от жизни и лишает вас вашей жажды человеческого, а также освобождает вашу самость от пелен, кои свет и тень налагают на вас. Сострадание к людям овладеет вами, и из потока вы достигните твердой основы, из вечного круговращения вы ступите на недвижимый камень покоя, круг тот разомкнет текучую длительность, и пламя угаснет». Реакция мертвых: «Твоя мудрость — глупость и проклятие. Ты хочешь повернуть колесо назад? Оно разорвет тебя на части, слепец!» А Филемон им: «Так это и случилось. От крови жертвы земля стала вновь зелена и плодоносна… Человек обрел себя, и боги странствуют по небу, полнота родила золотую каплю, золотое семя, оперенное и парящее».

*

В свое следующее посещение Филемон вещает : «Человек — врата, через которые вы из мира внешнего — мира богов, демонов и душ — входите в мир внутренний, в меньший мир. Мал и ничтожен человек, вот уже он остается у вас позади, и вы пребываете снова в бесконечном пространстве, в меньшей или же внутренней бесконечности.

В безмерной отдаленности одна-единственная звезда стоит в зените».

Иероним Босх. Фрагмент картины "Вознесение блаженных".1504 :

Эта Звезда прекрасно видна в центре Systema Munditotius Юнга. Но как до нее добраться? Ведь внутренний космос — и сам есть бесконечность (хотя и — «меньшая»). Его граница (мы уже не боимся парадоксов) проходит по окружности, обозначенной на втором рисунке Юнга как amor naturas (слева) —amor dei (справа). Глубже внутрь лежит окружность, которую Юнг никак не комментирует, а еще глубже — зубчатое образование, которое он описывает так: «Большая сфера отличается зигзагообразными линиями или лучами, представляющими внутреннее солнце». Поскольку Филемон сказал, что человек — ворота, через которые мы из мира внешнего (макро) входим в мир внутренний (микро), постольку человека (ворота) надо искать где-то среди этих сфер. И, похоже, он — и есть неназванная Юнгом окружность между сферой «внутреннего солнца» и полукружиями amor (naturas и dei).

Рай. Гравюра Густава Доре (ниже). Здесь изнемог высокий духа взлет; Но страсть и волю мне уже стремила, Как если колесу дан ровный ход, Любовь, что движет солнце и светила. 
Это последние стихи "Божественной комедии" Данте.

Глядя на схему Юнга войдем в микрокосм. И что там увидим? Нечто поразительное: глубже внутрь за зигзагообразными лучами «внутреннего солнца» снова повторяется макрокосм. То есть перед нами опять — сперва Плерома, потом кольцо богов, потом кольцо демонов. Но есть и отличие: «верхняя и нижняя области перевернуты, как в зеркале» (в макрокосме, помещающемся на картинке внутри микрокосма, вверху можно рассмотреть Абраксаса и Древо, а внизу — Пламя). Завершает же свой комментарий Юнг так: «Эти повторения следует понимать как бесконечные по количеству, растущему по мере приближения к глубочайшему ядру, достижению подлинного микрокосма».

Действительно, глубже внутрь виден еще один слой макрокосма и еще один слой микрокосма, а еще глубже — еще один, предполагающий следующий… Звезда в центре тогда — асимптотическая точка. Но раз так, можно предположить, что внешняя сфера (глядя на которую, мы разбирали устройство макрокосма) отнюдь не является внешней, а всего лишь находится внутри еще более внешнего микрокосма (который не изображен). И из этого следует, что снаружи всей этой конструкции опять-таки располагается человек, а за ним — опять макрокосм... И так далее до бесконечности в сторону периферии. Но в итоге это значит, что человек присутствует в каждом слое изображенного Юнгом макро-микрокосма, являясь воротами на каждой стадии перехода от макро к микро. Получается, что человек — элемент какой-то бесконечной (в оба конца) слоистой воронки, сужающейся к Звезде. О которой Филемон говорит:

«Звезда эта есть Бог и предел человеку.

Она есть единственный Бог, что ему предводительствует, в нем человек находит успокоение, к нему ведет долгое странствие души после смерти, в нем воссияет, подобно свету, все, что влечет обратно за собою человек из большего мира».

Ясное дело: Звезда — это то, что Юнг назовет Самостью. А что такое воронка, ведущая к Звезде? Филемон тут намедни сказал: «Я вышел из вращающегося круга». Можно, конечно, пытаться понять его вращение как кружение вокруг центра мандалы Юнга. Но маг говорит совсем о другом. Не о круге на плоскости, а о пути колеса, катящегося по ступенькам слоистой воронки от периферии к центру, к Звезде. На этом пути колесо должно периодически повторять одни и те же состояния. Так что слои воронки — это развертка вращения колеса, синусоида, лестница, ступени которой можно представить себе как матрешки, вынутые одна из другой и поставленные рядом. Собственно, система миров Юнга — и есть срез вставленных друг в друга матрешек. Вряд ли он это знал, но сакральная матрица мира материально воплощена в образе русской Матрешки, иконе Матери всех матерей, архетипической манды.

А «выйти из круга» — значит увидеть всю эту структуру со стороны как единое целое. Например, как растущее дерево. Или — как последовательность реинкарнаций (Юнг кое-что скажет об этом в своем комментарии к «Тибетской книге мертвых»). Или — как чередование сознания и бессознательного, что нам как раз сейчас и интересно. Ибо, вспоминая о времени создания «Наставлений мертвым», Юнг говорит: «Мертвые вопрошали так, как если бы все знание или, я бы сказал, всеобъемлющее сознание не находилось в их распоряжении, но принадлежало только живым, телесным душам. Поэтому дух живой (так я думаю) имеет преимущество перед духом отлетевшим по крайней мере в одном пункте, а именно — в способности получать ясное и завершенное представление о чем бы то ни было».

Это записано уже после того, как Юнг в 1944 году побывал на границе смерти и увидел оттуда земное как жизнь в ящике, в трехмерности. Вероятно, потому он и поясняет свою мысль геометрически: «То, что здесь мы различаем как ось ординат и ось абсцисс, в вечности, может представлять собой некий первоначальный образ с «рассеянным фокусом», некое рассеянное «облако сознания» вокруг архетипа. Но система координат необходима для того, чтобы уметь различать дискретные элементы содержания. Любая подобная операция выглядит немыслимой в состоянии «рассеянного всезнания» или некоего безличного сознания».

Иными словами, живой человек с его «я» (центром сознания) — это то, что позволяет осознавать. Но — кому? Человеку? Или — какому-то богу? Или — каким-нибудь духам, неспособным без тела действовать и сознавать? Или может быть — целой вселенной, которая тоже ведь без человека не может познать себя? Юнг полагал, что «только в этой, земной и противоречивой жизни достигается высшая ступень сознания. В этом и заключается метафизическая задача человека». Конкретно: «Тяга к постижению смысла сотворила сознание для того, чтобы знать». Так Юнг (в главе «О жизни после смерти» воспоминаний) говорит о своей Самости. А несколько ниже о Самости сказано: «Чтобы войти в трехмерный мир, она принимает человеческий облик, как надевают водолазный костюм… В земном облике она осваивает опыт трехмерного пространства и в следующих воплощениях приходит к более совершенному знанию».

Здесь опять же витает идея реинкарнации, но она вовсе не обязательна. Можно понять воплощение Самости и как однократное существование в трехмерном мире с последующим возвращением к потустороннему бытию. По крайней мере, именно это говорит Филемон христианским мертвецам, которые не признают переселения душ, но которым необходимо «освободить свою Самость от пелен», дабы упокоиться:

«Когда больший мир охладеет, засияет звезда.

Ничто не стоит меж человеком и его единственным Богом, ежели только способен человек отвести глаза от полыхающего образа Абраксаса.

Человек здесь, а Бог там.

Слабость и ничтожность здесь, бесконечная творящая сила там.

Здесь все — тьма, хлад и ненастье, там все — Солнце».

Услыхав это, мертвые «развеялись подобно дыму над костром пастуха, что в ночи сторожил свое стадо». А Юнг спросил: «Сияющий, ты учишь, что человек — врата? Врата, через которые проходит процессия Богов? Через которые течет поток жизни? Через которые полнота будущего течет в бесконечность прошлого?» Ну да, так и учит: человек — ключевой элемент, залегающий между слоями растущего космоса, живой камбий между флоэмой и ксилемой Древа познания. Звезда задает пульсации миру, а сознание человека — это то, чем Бог (Самость) постигает мир.

По теме :

Абраксас

Логос и Зои